Історична політика є хворобою всіх посткомуністичних країн
Увесь час мені кажуть: «Якщо УПА та ОУН не герої, то хто ж тоді наші герої?». Я кажу: «Треба вирости! Треба бути дорослими!».
Увесь час мені кажуть: «Якщо УПА та ОУН не герої, то хто ж тоді наші герої?». Я кажу: «Треба вирости! Треба бути дорослими!».
Что меня сподвигло написать обо всём этом? Наверное то, что имел много времени, пока лежал в госпитале Волновахи в марте 2016 года. О чем хотел написать? О том, что видел, что знаю, для чего...
Я услышал, как рвутся мины — этакий отвратительный рявкающий звук. Поступила команда «с брони!», и наша пехота горохом посыпалась на землю, водя автоматами по акациевым зарослям. Я остался на башне один.
Часто спрашивают, как я, мирный человек, стал военным, и что я при этом чувствовал? Мое психологическое привыкание к войне и ее быту происходило постепенно. Изначально я решил для себя: не «отмазуюсь», не «кошу», и если ко мне приходит повестка, я иду на войну без вопросов.
Внешней вооруженной угрозы быть не может, думал я — любой спор будет решен мирно, Киев прогнется — и всё. Так я полагал до двадцатых чисел февраля 2014, когда чужая армия оттяпала кусок украинской территории.
После первого разгона Евромайдана, убийства Вербицкого и других активистов, избиений журналистов неудивительно, что люди пришли на «мирный марш» со «средствами самозащиты». И я не удивлён, что обе стороны заранее были готовы вгрызться друг другу в глотки. Прекрасный солнечный день. И трупы, лежащие на Институтской и в Мариинке. Гранаты, летящие в людей. И коктейли Молотова, жгущие вооружённых солдат.
Я еду в метро и созерцаю людей, ещё не знающих, насколько круто изменилась их дальнейшая жизнь. Идут дни. До того мирная улица превратилась в горящую линию фронта, в огненную стену, отделяющую «Беркут» от гражданских людей в масках и шлемах. 22 января — День соборности Украины. По злой иронии, в этот же день начали стрелять по протестующим насмерть.
Американский средний класс после войны жил «традиционным укладом»: муж работает, жена ведет домашнее хозяйство. Рано утром жена везет мужа к поезду, он целует ее и едет в город на работу. Она возвращается домой, готовит обед, убирает, стирает, ходит по магазинам, а вечером едет на ту же стоянку забирать мужа. Однако как раз к семидесятым годам этот уклад стал уходить.
Неформальні структури «сімейного» типу — прості й стійкі. Вони пережили Сталіна і навіть, у певному сенсі, стали панівними. Сталін не знищував систему кланів, як стверджують його фанати, він лише періодично знищував непідконтрольні йому клани, його власна влада багато в чому базувалася на цих неформальних структурах, а сам він називався «батьком народів».
Существует миф о единственном на постсоветском пространстве государстве, которое смогло обойтись без национализма. Где царят мир и пастораль, волк лежит рядом с агнцем, телец рядом со львом. Такое няшное и мимимишное, оно смотрит на вас глазами советских кукол, хлопая ресницами. И говорит, что уж оно-то никогда этого не делало.
Підготовка сепаратистів на Донбасі почалася задовго до Майдану та війни. Є в Макіївці колишній інтернат для глухонімих дітей, пізніше — для дітей-сиріт. Коли його закрили у 2012, там виставили охорону. Вночі хтось приїздив і щось активно робив, якось вдень приїздили і щось розвантажували. Коли я там проходила повз, на мене рявкали. І ось згодом, вже під час війни, з’ясувалося, що там продуктовий склад сепарів.
Кто такая Китти Сандерс, латиноамериканистка и альт-райт-икона, ярая противница левых? Она то пишет, как работала проституткой, и нападает на феминисток, то перевоплощается в сторонницу лесбийского феминизма. Некоторые считают её проектом, за которым стоит несколько мужчин. Но всё сложнее, чем кажется.