В левой среде со времен Гегеля и Маркса неизменной популярностью пользуется слово «диалектика». Под этим словом понимается разное: от универсального ключа к познанию до умения вешать лапшу на уши, оправдывая что угодно.

Оба эти модуса «диалектики» исторически вполне понятны и отнюдь не исключают один другой: ведь для того, чтобы грамотно навешать лапши, неплохо иметь в арсенале научную терминологию и свойственные религиозникам манипуляции.

Интеллектуальный базис советской политики как политики правящей группы в СССР назывался «диалектический материализм» и оправдывал любой кульбит советского руководства.

Боремся с социал-демократами, а не с фашистами в европейских странах? А на следующий день идем на союз с буржуазией против фашистов? А может, надо дружить с фашистами против Англии и Франции, разделяя Польшу пополам? Ой, уже надо воевать на стороне Британской империи против фашистов, получая от той танки по ленд-лизу, и т. д., и т. п.

Практика — первична, ее обоснование — вторично и подчинено практике.

Так и работает идеология — второе популярное слово из марксистского словаря: люди склонны конструировать для себя УДОБНУЮ картину мира, в рамках которой они правы и благородны. В этом смысл тезиса «бытие определяет сознание» и основание классового анализа политики.

Например, если некто зарабатывает деньги и продвигается по социальной иерархии за счет невмешательства в политику и конфликты, а также — неформальных связей (которые можно испортить политическим обсуждением), то наиболее удобными для него будут следующие идеологемы: 1) политика — грязное дело; 2) обе стороны конфликта одинаково неправы. Сочетание этих двух идеологем обеспечит здоровый сон и успех индивида-носителя в краткоисторической перспективе.

Потому учение об идеологии и связанная с ней саморефлексия должны были стать своеобразной уздой для диалектики. Ведь диалектика — это не бесполезная вещь, а пусть и исторически ограниченный и скомпрометированный, но полезный инструмент познания.

Я не посещал кружки по изучению диалектики. Но вот к чему я пришел, читая толстые книжки бородатых немецких классиков в советских переводах: свойства вещей не являются имманентными, проявляются и изменяются в процессе взаимодействия. Одни и те же атомы, расположенные по отношению друг к другу определенным образом, создают разные молекулы, с различными свойствами. Атомы углерода в одном случае образуют алмаз, в другом – уголь, а в неисчеслимых других – бесконечное множество органических соединений, также с различными свойствами. За многими алмазами исторически закрепилась репутация проклятых – таких, что приносят несчастья и побуждают человека к убийству. Очевидно, что это наблюдаемое со стороны свойство не проистекало из химических или физических свойств камней, а проистекало из общественных отношений, в которые эти камни были включены как символы богатства и статуса. Химическое свойство золота сопротивляться кислотам – будет проявляться лишь при взаимодействии золота с кислотой. Социальное свойство золота быть универсальным товаром – появится лишь в человеческом обществе на определенном промежутке его исторического развития. Описанное античными и средневековыми авторами свойство золота “побуждать человека к дурному” – появляется только в определенных социально-экономических условиях и в головах конкретно-исторических людей. Это “свойство” очень отдаленно и опосредовано определяется расположением химическими и физическими свойствами золота.

Выражаясь поэтически, диалектика — это учение об изменении, то есть о свойствах в движении и взаимодействии. В таком качестве она зачастую противопоставлялась догматике.

Однако это все, как выяснилось, многим до лампочки.

Что мы наблюдаем последние месяцы войны в Украине в плане (около)левой дискуссии? Или пресловутые 8 лет? Мы наблюдаем попытку свести любую новую задачу к одной из ранее решенных и зафиксированных в «сакральных текстах». Текущая война сравнивается со Второй и Первой мировыми войнами, войной во Вьетнаме, Франко-Прусской войной, Гражданской войной в Испании и т. д.

И ладно бы каждое из этих сравнений проводилось с целью произвести некое новое знание благодаря смене фокуса! Нет, речь идет не об интеллектуальном компаративистском марафоне, речь идет об интеллектуальной лени, зачастую оправдывающей дальнейшую пассивность.

Идея сведения новой задачи к одной из уже решенных старых — сомнительна. А если это сведение исходит из заранее готовой позиции, отрицает все прочие сравнения — тогда все совсем плохо, и мы возвращаемся к концепту идеологии: реальность подгоняется под позицию, позиция и практики — первичны, анализ реальности — вторичный и подчиненный, выводы даны как предпосылки, к которым нужно прийти. Размышления приобретают свойства «порочного круга», выводятся сами из себя.

Возьмем, например, Первую мировую — популярная война для редукции текущего конфликта. Она была первой по-настоящему индустриальной войной, что уже говорит о ее уникальности: мир до нее и мир после — радикально разные миры. Что, если вкратце, происходило в самом начале ХХ века? Индустриальные капиталистические страны, управляемые старой военной аристократией, неожиданно вступили в затяжной конфликт. Многолетней кровавой мясорубки тогда никто не предвидел и не был к ней готов. Мир разделился на несколько враждующих империй. Войны в таких же условиях в обозримом будущем не случится.

Поэтому интеллектуальные концепты и политические лозунги Первой мировой войны не могут применяться к современным войнам1 без многочисленных оговорок и отдельной работы по сравнению двух реальностей — реальности Первой мировой и текущей реальности. Грамотное сравнение Первой мировой с любой другой войной заключается не в уподоблении любой другой войны Первой мировой, а в анализе обеих и уже последующем их сравнении. Это тройная работа на фоне обычного анализа. Итогом работы будет выявление специфики различия этих двух конфликтов, а не обоснование той или иной политической позиции.

Например, популярный среди европейских левых лозунг о том, что главный враг находится в твоей же стране, это твое правительство, появился именно в контексте Первой мировой, где у каждой из сторон конфликта были империалистические интересы: вооруженный захват территорий и политико-экономический контроль над ними (мы часто забываем, что империализм бывает разный, а подкуп элит и включенность в неравные экономические отношения не равен военной оккупации).

Восточный союзник «демократической Антанты» — самодержавная Российская Империя — имела планы на всех славян и православных, а также на проливы, ряд островов в Средиземном море и территории на Ближнем Востоке. Британия владела третью суши, республиканская Франция — значительной частью Африки и Индокитаем. С другой стороны — Германская империя со своим проектом «срединной Европы», планами на Африку и Китай, Австро-Венгрия с планами на Балканы и Оттоманская империя… Одним словом, все стороны конфликта желали победить, захватить и ограбить.

Поэтому лозунг о первоочередной борьбе прежде всего со своим правительством, со своей «партией войны», и родился в среде левых антивоенных интеллектуалов тех лет. Лондонский, парижский, берлинский, петроградский антивоенный социалист находился в одном из «центров принятия решения» о начале и продолжении войны, в одном из мировых имперских центров военной и экономической мощи.

В тех условиях совершенно логичной выглядела мысль о необходимости бороться прежде всего против «своих» разжигателей войны и требовать того же от товарищей по другую сторону предполагаемого фронта. Ведь если антивоенные силы всех стран добьются своего, война прекратится.

Подчеркиваю: в тех условиях. Помните, мы выше говорили о диалектике? Меняются условия, а вслед за ними — контекст. Меняются связи и взаимодействия, а за ними — свойства явления. Истинное для одной расстановки становится ложным для другой.

Версальская система была новым контекстом. В униженной и задавленной репарациями Германии на фоне мирового экономического кризиса противники войны проиграли. После этого пацифизм во Франции и Англии работал уже не против мировой войны, а на нее.

То есть джентльменское соглашение «каждый борется против своего правительства» действует до тех пор, пока его исполняют все, пока антивоенные силы одной из влиятельных стран не потерпели поражение, ведущее за собой наращивание военной мощи и агрессивную внешнюю политику.

Пацифизм пацифизму рознь. И речь не только о том, что одни пацифисты — умные, а другие — глупые, как и люди любых других убеждений. Европейский пацифизм был и остается во многом имперским. Он предполагает, что существует несколько субъектов истории: имперские проекты, «великие нации». Все остальные — массовка. Если английский пацифист не хочет войны и выступает против империалистических планов своего правительства, это может принять форму… требования уступок другому империалистическому правительству за счет какой-нибудь Чехословакии или Украины, чье мнение при таком раскладе мало кому интересно. Таким образом, в новых условиях страх повторения войны реализуется через «политику умиротворения».

Имперский пацифизм, предполагающий уступки империалистическим претензиям другой империи, жалок. Он демонстрирует принципиальную неспособность выйти за рамки общей логики империализма.

«Зачем умирать за Данциг?» — спрашивал французский пацифист, когда Германия, в два присеста проглотив Чехословакию, приступила к Польше — имея за спиной тысячи (весьма качественных для своего времени) чехословацких танков и всю военную промышленность этого наиболее индустриально развитого региона бывшей Австро-Венгрии.

В новых условиях неразумное и инерционное стремление к миру стало прямым путем к новой войне. Мир занесло на резком диалектическом повороте. Опасаясь прошедшей войны, люди зарулили в следующую, идя по запаздывающему навигатору и не глядя в окно.

Сегодня, когда красно-коричневые, квазилевые неоимперцы или просто небольшого ума благодушные личности твердят, что экономический империализм Запада надо обуздать, уступив Украину Кремлю, они ссылаются на Первую мировую и ее «лозунги момента» и смотрят на мир через имперскую оптику, согласно которой судьба Украины должна решаться между Западом и Россией, а борьба с собственным империализмом понимается сугубо по-имперски, как торговля тем, что тебе не принадлежит — интересами третьей страны и ее народа.

Но и эти люди вспомнят о диалектике, придя к власти. Тогда они отложат в сторону лозунг «главный враг — твое правительство»: ведь теперь правительство — это они. Поэтому неправда, что они совсем не понимают диалектику, просто это понимание находится не на уровне осмысления, а на уровне рефлекса.

Диалектика у них подчинена идеологии, а за идеологией кроется вечное желание оправдать себя, подогнать картину мира под собственные мимолетные нужды или социальное бытие.

---

Поддержать редакцию:

• UAH: «ПриватБанк», 4149 6293 1740 3335, Кутний С.
• USD, EUR: PayPal, [email protected]
• Patreon
• USD: skrill.com, [email protected]
• BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0