Буддизм и феминизм. Часть 2
Феминистки нередко разочаровываются в буддизме. Получив поверхностные знания о нём, они решают, что это самая свободная и гендерно-нейтральная конфессия. Когда выясняется, что всё не так просто, у феминистки наступает стадия гнева. Многие женщины из славянских стран являются буддистками лишь номинально, по аналогии с номинально православными, которые покупают куличи на Пасху и любуются иконами, не понимая сути учения. А без понимания невозможно реформировать канон.
Некоторые читатели первой части удивились, что буддисты, оказывается, дискутируют на тему абортов. Один из оппонентов даже заявил, что, поскольку все существа, согласно догмам, обречены на страдание, не имеет значения, желанный ребёнок или нежеланный, а значит, тут не о чем говорить.
Между тем, споры не утихают уже много десятилетий, и ведут их преимущественно мужчины. На русскоязычном форуме несколько лет назад столкнулись два практика — представитель дзогчена и тхеравадин. Первый сказал, что «жизнь — это не тело; тело — это просто слизь, кровь и элементы», а женщина благодаря отнятию жизни (аборту) способна переосмыслить собственную жизнь и достичь более высокого развития. Второй возразил, что с такими взглядами можно отправлять людей в газенваген. Это далеко не единственный пример подобных прений, просто наиболее иллюстративный.
На нескольких буддистских форумах подряд тема абортов закрыта модераторами ввиду холиваров. Также обсуждался скандал с «белым ламой» Еше Тринле Одзером (Ричардом Блэкуэллом) из США. Вот что писал лама Еше:
Она [женщина] должна понимать, что уничтожение плода ДО отделения его от женщины, когда он еще не может выжить сам вне тела матери и до того, как он сделал свой первый вдох, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ убийством; она просто убирает часть своего тела. Независимая сознательная жизнь считается с появлением тела и отрезанием пуповины, а также с первым дыханием. Она имеет право “свободного выбора”. Это может показаться противоположным современной точке зрения, но это не так.
Текст вызвал ожесточённые споры, вплоть до сомнения в компетентности этого преподавателя рейки-терапии.
Отношение к женщинам у современных мужчин-буддистов также сильно различается. Почти на любом форуме можно встретить противоположные мнения:
Люди равны, мне безразличен пол учителя.
“Женщина — это верблюдица, на которой мужчина пересекает караван пустыни. Мужчину она везёт, а женщину он переводит через пустыню.” Это слова одного Мастера.
И это не шовинизм. Это суть мужской и женской природы. А что до Учителей… По сути, не женское это дело.
Подобные разночтения — не веяние нового времени: положение женщин в разных общинах всегда сильно различалось.
Пренебрежительное отношение к женщинам, включая монахинь, часто возникало оттого, что многие девушки принимали монашеский обет, чтобы избавиться от гиперконтролирующей семьи и вести свободный образ жизни, а не ради практики. То есть патриархалы создали женщинам невыносимую обстановку, дистанцироваться от которой мыслящие девушки пытались любым способом, а затем обвинили женщин во всех смертных грехах. Так работает «двойной капкан».
Одной из псевдомонахинь была поэтесса Ли Е:
Хотя и в самом деле существовали даосские монастыри для женщин, Ли Е, как и некоторые другие поэтессы эпохи Тан, стала “монахиней” отнюдь не из стремления посвятить свою жизнь религии. …Такие “даосские монахини” зачастую вели отнюдь не монашеский образ жизни. Она была широко известна в поэтических кругах низовья Янцзы в 760-770-х годах. Судя по любовной лирике, посвященной разным мужчинам, у нее было много романов. Респектабельной матроной она действительно так никогда и не стала.
Схожий образ жизни вела поэтесса Юй Сюаньзци (IX в.).
Итак, если для китаянок монашество стало поводом сбежать с «женской половины дома», то тибеткам такое не позволялось. В этом контексте совершенно не важно, ради чего женщина уходит — хочет она посвятить жизнь медитациям или свободно менять любовников. Современные адепты поясняют:
Если женское тело просит ребёнка, а ему его не дают, в теле женщины накапливается много печали. Очень много печали. По иронии того, кто нас всех писал, энергия печали концентрируется как раз во второй чакре и воспринимается как сексуальный голод. Круг замыкается. Мужчина думает, что женщина его хочет, а она так плачет.
То есть опять мужчина рассказывает женщинам, что они чувствуют на самом деле.
В последнее время переиздано много женских книг о буддизме: Рита Гросс «Буддизм против патриархата», Цультрим Аллион «Мудрые женщины», Сильвия Ветцель «Сердце Лотоса» и др. В определённой степени эти тексты являются спасением от менсплейнинга, который способен вызвать стресс не то что у рядовой участницы общины, а даже у стороннего человека. Но ни в одной из них мне не удалось найти интерпретацию достаточно интересного сценария — «эдипального» конфликта буддистки с отцом, присутствующего в биографиях многих йогинь. Сокрушение отцовской власти выглядит своеобразно. Буддистка не поступает как европейский мужчина, то есть не совершает реального или символического отцеубийства. Она меняет себя, а затем — отношение отца к себе, мягко перестраивая его изначальную личность.
Так поступает современная непальская монахиня Чоинг Долма, певица, феминистка и учредительница первой школы для девочек в своём регионе. В книге «Так поёт свобода» (русский перевод — «Меченая») она рассказывает, что спаслась от жестокого отца в монастыре. Настоятель уговаривает её перестать ненавидеть отца и сосредоточиться на приятных моментах их общения, которые всё-таки были. Ненависть окончательно исчезает, когда Чоинг становится значимой в общине персоной. Таким образом, дочь превзошла отца, приобретя внутреннюю свободу, известность и реализацию таланта.
В более ранней истории Лочен, или Шунгсеп Джецун (1852-1953), отец просто перестаёт быть частью семьи. Её отец был не люмпеном, а помощником ламы, но вёл асоциальный образ жизни. Он женился на вдове другого ламы, над которой издевался и однажды продал её вместе с грудным ребёнком, но местный правитель заставил его взять жену обратно.
Так завязывается конфликт:
Рождение дочери заставило его почувствовать, что его каким-то образом обманули, и он направил своё раздражение на свою жену, с издёвкой: «Ты говорила, что у тебя родится лама, а родила всего лишь девчонку. Выкинь её!» Он продолжал глумиться над ней из-за её прошлых снов и утверждений про ребёнка. После рождения Лочен плохие отношения между её родителями стали просто ужасными.
Однако дочь с самого раннего детства проявляет незаурядные способности. Учителя предполагают, что она тулку (реинкарнация духовного авторитета), а обыватели удивляются: «Отец похож на злого духа, а дочь — на богиню».
Наконец мужчина встречает другую женщину, с которой планирует остаться, и жена с дочерью не удерживают его, но вскоре он возвращается к ним. Либо та женщина выгнала его, либо он разрывался между ней и причастностью к славе дочери — здесь также прослеживается мотив превосходства дочери над отцом. Этот эпизод выглядит не слишком простым для истолкования:
Через несколько дней он присоединился к ним во время их остановки на пути. Он спросил, куда они направляются, но прежде чем они ответили, он добавил: «Если вы направляетесь на восток, я пойду на запад». Больше в биографии Лочен о нём нет никаких упоминаний.
Характерна заместительная фигура — это духовный учитель. Новый гуру Лочен также издевается над ней, очевидно, ревнуя к её успехам, и объясняет все её поступки тщеславием, а она по инерции воспроизводит схему «дочь пытается заслужить расположение отца». Будучи сильной практичкой, она в отношениях со значимым мужчиной остаётся «слишком человеком», что говорит о необыкновенной живучести женоненавистнических паттернов.
Гуру умирает (довольно нелепой смертью), и Лочен оплакивает его: «Её особая вера в него заставила её провести множество дней и ночей в слезах, и она выразила своё восхваление ему и Дхарме».
Лочен — это вариация терпеливой Гризельды, но между их жизненными сценариями — существенная разница: слушая не мужа, а учителя, женщина приобретает духовную реализацию, по сравнению с которой заслуги гуру бледнеют, и это рано или поздно отмечают другие влиятельные мужчины:
Её мать, которая волновалась больше всех, попросила Таглуга Матрула Ринпоче сделать предсказание. Он ответил: «Дай своей дочери делать всё, что она хочет. Она совершенно другая, нежели обычные люди, и она добьётся успеха.
Коллективной заместительной отцовской фигурой в итоге становятся другие мужчины (ламы), и они признают заслуги буддистки, словно капитулируя перед её моральными качествами.
Здесь стоит отметить, что традиционная модель отношения гуру и ученика/-цы не совсем корректно анализировать с точки зрения современного европейского горожанина. Передавая учителю «свою жизнь и имущество», ученик не становился подобием современного сектанта-маргинала, продающего дачу, чтобы неработающий пастырь купил себе машину. Монах обретал статус, дающий право получать пропитание у местных жителей и определённое уважение. Монахиня спасалась от вовлечения в проституцию или насильственной родни. Права на физическое насилие по отношение к «сёстрам» монах не имеет: это запрещает устав.
Ценности, полученные в ответ на скромное наследство, часто были несопоставимы по значимости с даром ученицы. Человек получал образование, сравнимое с современным университетским, и место в обществе.
Реальный год рождения другой йогини, Аю Кхандро, из-за специфики тибетского летосчисления установить тяжело: большинство источников указывает 1839-й, но, если учесть необычное долгожительство, это маловероятно. Она умерла в 1953 году. Аю Кхандро не рассказывает ученику, составившему её жизнеописание, об отношениях с отцом в деталях, но сообщает, что, хотя выросла в семье «ни бедной, ни богатой», была младшей дочерью, и отец о ней не заботился: она ходила в обносках и пасла скот. Её наставницей стала родная тётя, практичка тантры. Аю Кхандро на своём примере доказала возможность преемственности женской духовной линии в Тибете. Позже она обучала также и мужчин, которые не сомневались в её умениях.
Распространён и другой сценарий: женщина, подобно легендарной Еше Цогьял, наделяется качествами дакини, помогающей мужчине открыть духовные сокровища (в тибетском и бурятском буддизме такие мужчины называются «тертены»), но при этом её потребности игнорируются. Она лишь орудие, с помощью которого мужчина добивается своих целей.
В книге Томаса Шора «A Step Away from Paradise: A Tibetan Lama’s Extraordinary Journey to a Land of Immortality», частично переведённой на русский, рассказывается история Тулшука Лингпы, жившего в середине XX века. Тулшук нарушает множество правил, предписанных духовному лицу, но считается святым, потому что мечтает открыть Шамбалу.
Сын йогина рассказывает автору, что в период духовных поисков на отцовскую половину дома ночью заходили женщины — это были дакини, которые указывали ему путь. Автор уточняет: «Может быть, он водил любовниц?» Сын упорствует. Как ни печально, приходится констатировать, что повествующий сохраняет хорошую мину при плохой игре: и он, и его мать хотят выглядеть не жертвами домашнего тирана-алкоголика, изменяющего жене, а родственниками человека, имеющего контакты с потусторонними силами.
На этом открыватель Шамбалы не останавливается. Он заявляет, что должен выбрать женщину, обладающую божественной природой, чтобы она вдохновила его для дальнейшего пути, и приводит двух юных девушек. На теле одной из них должны быть родинки, по которым он узнает свою дакини. Божеством оказывается дочь практика, с которым Тулшук давно был знаком. В переводе на человеческий язык это означает: йогин нашёл повод узаконить свои отношения с любовницей. Разумеется, он ранее видел её без одежды со всеми (якобы указанными во сне божеством) знаками.
Жена Тулшука всё это терпит, и нигде не говорится, что она приводила по ночам юношей, извещая домашних, что это земные воплощения Будды. Апофеозом становится поход в горы — на опасной высоте должен открыться портал в иной мир, — куда вторая жена Тулшука, та самая девушка с отметинами, идёт по его приказу, неся не только дорожную поклажу, но и восьмимесячную дочь на спине.
Путь требует высочайшей даже для закалённого тибетца подготовки, и Тулшук погибает, не дожив до пятидесяти. Много лет спустя Томас Шор напишет, что общался с его «дакини», уже старой женщиной, живущей в отдалённой деревне и очень не любящей вспоминать прошлое. А кто бы любила на её месте? И сколько ещё в Тибете произошло подобных историй?
Рита Гросс и Джудит Симмер-Браун констатируют, что особенности буддистского женского спиритуализма в идеале не делают женщину орудием в руках мужчин — она может вдохновлять, но не станет чьей-то игрушкой, а многие буддистские практики освободительны для женского сознания.
Не все феминистские течения сочетаются с буддизмом — он подразумевает, что у женщины есть и другие идентичности, кроме женской (идеологическая, конфессиональная), чего классический радикальный феминизм не допускает. На Западе существует также феминистская критика буддизма, часто принадлежащая практикующим буддисткам, которые знают ситуацию изнутри.
В заключение отмечу, что буддистские практики должны быть одинаковыми и для мужчин, и для женщин, и для небинарных людей, а монахи и монахини — пользоваться одинаковыми правами и уважением. Комичным выглядит расклад, при котором монахини словно иллюстрируют негласный патриархальный принцип «чтобы стать наравне с мужчиной, тебе надо быть выше него, и не на голову, а на две». Тибетская монахиня выполняет 360 обетов, тогда как монах — 265. Нельзя быть наполовину свободным, как нельзя быть наполовину антирасистом или гуманистом; нельзя проповедовать освобождение лишь для одной части человечества.
Поддержать редакцию:
- UAH: «ПриватБанк», 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
- USD: skrill.com, [email protected]
- BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
- ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
- DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
- LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS