В 2015 году я, выпускник философского факультета и очкастый парень из столичной семьи, явился по вызову в военкомат. Спустя пять дней мне пришлось покинуть свою «зону комфорта» в связи с переходом в состояние офицера Вооруженных сил Украины. Таким образом я одним махом перескочил этап дедовщины и курса молодого бойца. Ещё спустя полтора месяца иррациональная машина военной бюрократии забросила меня в Донецкую область — в городок Волноваха.

Срок давности вполне позволяет живописать реалии ВСУ того периода. Сейчас ребята, из числа оставшихся на контрактной службе, воюют на «промке» в Авдеевке и, быть может, с ностальгией вспоминают «Волновегас», прозванный также «Волноваха – город траха».

Эти записки – субъективный взгляд человека со стороны, который никогда не имел отношения к военной службе и видел армию лишь краем глаза в возрасте 20 лет, и то — на протяжении каких-то 17 дней «военки». На момент мобилизации мне было 29, и настала пора из младшего лейтенанта запаса становиться действующим военнослужащим.

Более никто из однокурсников, проходивших со мной военку, на зов военкоматов не отозвался. Они потеряли ценный журналистский опыт.

26.03.2015

Нам ніхто не поспішав розповідати правду — тобто, в яку військову частину нас розподілять і куди ми після цього потрапимо. Співбесіда щодо військових ЗМІ була в п’ятницю. Декілька днів після цього пройшли незрозуміло: «київських» відпустили додому, першу партію «випускників» розподілили до Чугуєва, а решті наказали чекати і готувати речі до поїздки.

У вівторок всіх доставили до Військового інституту КНУ ім. Шевченка. Там ми вистояли черги за документами (продатестат, зарплата, припис, який нам намагалися не показувати). Пам’ятаю формулювання у приписі, який нам вдалося побачити: «Пропоную з’явитися до в/ч пп ______». Так позначались за номерами бойові частини — «військова частина польова пошта N», навідміну від номерів мирного часу; що характерно, між «вч» і «пп» кому чомусь не ставлять. Один з мобілізованих обурювався, що, мовляв, якщо не наказують, а пропонують, то ми можемо й не з’являтися.

Виявилося, до «моєї» бригади розподілили чоловік двадцять офіцерів, які були просто першими в алфавітному порядку.

У середу ми, своїм ходом, тобто на маршрутці та машинах, поїхали до пункту постійної дислокації механізованої бригади. Там ми прийшли до стройової частини, де нам і повідомили, що ми маємо їхати до Волновахи. Слово «Волноваха» означало у нашому уявленні смертний вирок. Фініш. Точка. Довгий вечір очікування і  вокзал.

Перед поездом у нас был целый вечер «ничегонеделания». Вещи мы сложили в казарме для солдат с двухъярусными кроватями. Много пьяных демобилизованных и ожидающих дембеля шаталось по территории части, некоторые выпивали прямо в казарме.

Я купил Интернет-модем в виде флешки, сидел в Сети, сообщал друзьям и девушке, что теперь я точно еду на войну. Потом я общался с солдатами, видевшими войну своими глазами.

Охранники на воротах как раз побывали «там». Они были младше меня, им было по 22-25 лет. Один мобилизованный, второй контрактник. «О, я вижу, ты новенький, – сказал мне контрактник на забавном украинском с русским акцентом. – Ты о зоне боевых действий ничего не знаешь. Ну, я тебе расскажу».

Он советовал не строить из себя героя и отвергать все предложения поехать на передовую, если нет прямого на то приказа. Просто сиди в штабе, если можешь. Если уж ты попал на передовую, окапывайся, делай укрытие от обстрелов. Спрячь свои документы, так как русские и ополченцы избивают пленных офицеров.

Парень рассказывал и о начале войны, как его группу послали на вертолётах в пустое поле, без тёплых вещей, воды и еды. Это было в конце марта 2014 года, погода стояла холодная. Им приходилось выживать где-то посреди Донецкой области, искать дрова, которых не было. А потом начались бои.

В первые месяцы необъявленной войны боевое ранение квалифицировалось как «неосторожное обращение с оружием». После боев этому парню приказали составлять список контрактников, служащих в бригаде. Только 100 из 300 контрактников вернулось на базу. Двести оказались «не в списке». То есть, они не были признаны государством «погибшими в бою». Когда родители погибших спросили командование, где их сыновья, им ответили, что ничего не знают.

Этот парень хотел рассказать что-то ещё, но второй, помоложе, убедил его пойти с ним пить в помещение для охраны. Мы вынуждены были прекратить разговор.

Старшим у нас в группе ещё с занятий в богуновском лицее был мужчина лет сорока — сдержанный, вежливый и образованный, родом с Западной Украины. Дома у него осталась жена-филолог и сын. В тот вечер я впервые видел его злым: один из товарищей напился и нагадил прямо в казарме. Между тем оставалось двадцать минут до выхода. Пьяного привели под руки в нашу компанию, спросили, где его рюкзак. Тот отнекивался. Старший просто толкнул его и заставил искать вещи.

Пьяный, к слову, представился как «участник Чеченской войны на стороне чеченцев».

А ещё в тот вечер я впервые видел старшего с бутылкой пива в руках. Так он коротал ожидание на белоцерковском вокзале.

Пока мы стояли на перроне, мимо шли и шли эшелоны с военной техникой.

«Зима. На фронт, на фронт!.. А на пероні люди…», – вспоминаю я пафосную советскую агитпоэзию. Это цитата из стиха украинского советского поэта Владимира Сосюры «Червона зима» о событиях гражданской войны в распадающейся Российской империи. К слову, родился поэт в городе Дебальцево, который вошел в историю российско-украинской войны: в ходе ожесточенных боев город перешел под контроль ДНР в январе 2015 года.

Первая ночь «на войне» (но географически ещё не в Донецкой области) прошла в шатре тылового пункта управления. Я предусмотрительно взял в Киеве каремат со спальником и радовался, что имею опыт ночёвки в экстремальных условиях.

Наступило утро второго дня. После привычного тепла с полей веет порывами ветер, теребит армейский шатёр. Выбираемся из мест ночлега (кто-то спал в неотапливаемом шатре, кто-то в автобусе, а кто-то с комфортом в жилой палатке). Глазеем на настоящие «Грады» и другую технику бригады с её неофициальным символом — ухмыляющимся черепом на фоне скрещённых то ли танков, то ли БТР. Наблюдаем, как за пределами ТПУ от сигнальной ракеты загорается трава, и «аватары» (неофициальный синоним слова «пьяный») тушат её, хотя вроде как по периметру есть опасность наступить на мину.

Получаем в службе РАО (ещё одна новая аббревиатура, она означает «служба ракетно-артилерійського озброєння») оружие, заправляем патроны для АК-74 в четыре причитающихся магазина. Кому выдали «макаровы» 1953 года выпуска – заряжают их магазины. Завтракаем из пластиковой тары. Это новшество войны ХХI века — пластиковая посуда. Едем дальше.

Водитель боится ехать мимо «зелёнки», и тут, как назло, именно посреди леса на дороге яма, и большинству людей приходится выйти, чтобы автобус проехал благополучно. Пронесло.

Читать следующую часть

Поддержать редакцию:

• UAH: «ПриватБанк», 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
• SKRILL.COM: [email protected]
• BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS