Кондовый Шевченко

shevchenko cherepahy

Я с детства ненавидел обласканную официозом украинскую литературу. Ненавидел ее не в последнюю очередь в лице ее столпов: той, которая рубилась по угару, когда тоскно было, того, кто скалы ебашил без устали, и того, который в 13 лет страдал от эмоциональной лабильности. Были и другие, мытци непоэтического жанра (провинциальный лаоцзы с философией “будь попроще”, бесталанный писака с претензией на импрессионизм и прочие второсортные; но остановимся на “отцах”).

Эти трое высокомерно взирали на меня с угрюмых стен пропитанного духовностью класса. Обмотавшись рушныками, дремлющие старцы постоянно требовали от меня какого-то благоговения и почета, а я не понимал, за что я должен бить поклоны пред каким-то говном мамонта. Фактически, это был религиозный культ — вокруг были иконы, священные тексты, какая-то лепнина и прочие атрибуты клерикализма. Но я всегда был неверующим.

Неспешно размахивая курдулиной на голове, педагого-бабищи образовательно рассказывали о гениальном поэтическом даре наших великих отцов-матерей. В их речах, насыщенных провинциальной интеллигентностью, звучал номенклатурный восторг обязательными идолами, коих бюрократия одобрила как наших, правильных и вещих. От всего этого безудержно тошнило, в такие минуты дремлющий УТ-1 (ныне Первый национальный) прорывался сквозь погашенный экран телевизора в нашу детскую беззаботную реальность. Торжественные заклинания, деревянные эпитеты, долбославская мудрость насыщали и без того спертый воздух. Подрастающие мумии питали наши головы ценностями и идеалами мумий уже почивших. В этом действе было что-то глубоко противоречащее идеи самой жизни. Выключить это было нельзя, наоборот — нам следовало научится это воспроизводить. В нас откладывали личинки некрофилии.

Смрады разложения. Но к чему я это? К тому, что проблема обычно не в самих духовных проводниках (хотя их и лепят зачастую из любого говна, если того требует патриотическая повестка), а в их кастрированном позиционировании. Если бы изначально нам говорили, что Тарас Шевченко был дерзким и распутным мэном, любил поебстись и ебнуть бухла, побузить да поорганизовывать тайные союзы, все было бы иначе. Если бы мы изначального представляли себе питерского франта, который тулуп да шапку одевал строго для четкого лука да годной авто-пикчи, которому при всей богемности его окружения в тоже время было не похую на окружающую реальность вокруг себя, который угорел по народничеству да низовой справедливости и который искренне желал лучшей судьбы всем людям доброй воли — мы бы знали настоящего Шеву. И такой человек мог бы заинтересовать свежую голову, такой человек смог бы зацепить живого. Памятники отливаются в головах только у идиотов, для здравомыслящих людей они всегда остаются каменными истуканами на обочине жизни.

А “отцы нации” даже умереть как люди не могут — только от загадочной болезни, которая точила их годами. Никаких развеселых сифилисов, алкоголизма и передозов.

Как говорил Ницше, я бы поверил только в такого бога, который умел бы танцевать. Но Шевченко из программы средней школы не танцует. Он просто смотрит на тебя. Все остальное запрещено администраторами мавзолеев.

Источник

Mykola Ridnyi, Open Lesson, 2006 from Liza Open Archive Ua on Vimeo.

You may also like...