Левые консерваторы старой закалки любят изгонять акселерационистов из своих рядов и записывать их в правый лагерь. Правые же реакционеры делятся на две категории: одни относят прогрессистов к левакам и всячески разоблачают (иногда очень карикатурно), другие же, напротив, заманивают к себе на новый лад переиначивая ницшеанство и футуристскую традицию фашизма.

Парламентарий от лейбористской партии Джон Краддас и радикальный ультраправый мизантроп Ник Лэнд сходятся в одном – акселерационизм противоречит традиционному гуманизму, а левые в их представлении должны защищать гуманистические идеалы. Джон Краддас призывает своих товарищей вернуться к истокам: противостоять «кибернетическому социализму» и трансгуманизму, как опасным явлениям, способным поставить под вопрос само представление о человеке как субъекте политики.

Фашист Лэнд с другой стороны баррикад тоже подначивает нелюбимых им левых становиться луддитами. Гуманизм для него тождественен антипрогрессизму, так что он зовёт левых на заведомо проигранную битву, ожидает, что они будут защищать устаревшие и обреченные на вымирание идеалы. При этом всех прогрессистов Лэнд записывает в близкий ему правый лагерь.

Акселерационизм действительно рано или поздно поднимает вопрос о трансгуманизме, а стало быть и о постгуманизме. Трансгуманизмом я здесь называю набор методов для преобразования человеческого тела и разума и политических практик, способствующих их внедрению. Постгуманизмом же — этические принципы, которые будут лежать в основе будущего общества состоящего не из людей, но из множества аугментированных людей, киборгов, химер, оцифрованных или полностью искусственных разумов, коллективных сетевых разумов, и так далее, вплоть до богоподобного AI, горизонт возможностей которого мы не можем сейчас оценить или представить.

Говоря об отказе от гуманизма мы попадаем в семантическую ловушку. Само по себе слово «гуманизм» означает множество различных подходов к построению общества, которые объединяются лишь тем, что в их центре стоит человек и его потребности. Различные режимы по-разному интерпретируют и само понятие «человек» и его интересы. В обиходе же слово «гуманный», да и слово «человечный» используется как синоним «испытывающий сострадание», «сердобольный». Антигуманный же, в свою очередь, — это «жестокий», «злой».

Гуманизм и гуманность часто путают. Гуманистическая идеология большевизма привела к появлению одного из самых антигуманных режимов в истории. Ничто не мешает строить пирамиды из черепов, оставаясь при этом последовательными гуманистами, гуманизм не подразумевает уважения прав отдельно взятого человека как личности. Даже уважение к человеческой жизни на практике оказывается вовсе не абсолютной, а относительной категорией. Гуманизм часто идет рука об руку с дегуманизацией. Чтобы сделать кого-то законной добычей, его можно объявить недостаточно человеком. Благодаря этой уловке гуманизм вполне уживался и с массовыми репрессиями, и с рабством, и с отбраковкой  слабых и больных. Хайдеггер считал себя гуманистом и это не мешало ему состоять в НСДАП, в то время как Фуко критиковал гуманизм именно за его ограниченность, за опасность легкого исключения «недостаточно людей».

В сериале «Черное Зеркало» есть сюжетная арка в которой описывается технологическая возможность делать цифровые копии разумов людей и помещать их в различные носители. У скопированного разума нет прав, он является легальным рабом или лабораторной крысой. Он может подвергаться изощренным пыткам, которым невозможно подвергнуть настоящего живого человека. В одной серии копии подследственных подвергаются бесконечным допросам в виртуальности, в другой – владелец музея создает бесконечные копии предсмертной агонии смертника на электрическом стуле и каждая из копий бесконечно переживает последние мучительные мгновения жизни. С точки зрения антропоцентричного гуманизма не происходит ничего страшного, ведь речь идет просто о цифровых данных, не о живых людях. С точки зрения гуманности подобная перспектива ужасает.

Когда Джон Краддас пишет о необходимости держаться за гуманизм, он имеет ввиду как раз гуманизм, а не «гуманность». Лейбориста пугает пугают непартийная политика и формы классовой борьбы не вписанные в привычные институции, ему кажется кощунственной мысль о мире в котором работа не будет являться необходимостью. Что уж тут говорить о самом изменении человеческого вида? Здесь ярко проявляется сословный интерес профессионального политика. Он всю жизнь занимался тем, что выражал интересы наемных работников (или, по крайней мере, убеждал их, что выражает их интересы). Но вот мозгу в банке, который проводит свою жизнь в трипе в виртуальной реальности, такой представитель вряд ли будет нужен. В будущем все старые отлаженные социальные и политические механизмы будут поломаны, и коммуникация между (мета)людьми будет проходить по совершенно новым принципам. Именно это и пугает парламентария. То, что Краддас называет «угрозой демократии» на самом деле — угроза его рабочему месту. Для того, чтобы сохранять какой-то вес и влияние в стремительно меняющемся мире, политики заинтересованы в противостоянии изменениям.

Лэнд, пропагандирующий синтез акселерационизма и правых идей, имеет совершенно другую мотивацию. Он не просто постгуманист, он идейный мизантроп, его антигуманизм идёт рука об руку с антигуманностью, даже во многом следует из нее. Лэнду интересно не раскрытие новых горизонтов разума через сингулярность и приход эры AI-богов, пусть эта цель и декларируется. Ему хочется,  чтобы людишки мучились на пути к этому будущему, чтобы им было плохо. Именно на этом и основано его участие в создании кадавра неореакции, объединяющего несовместимые по сути палеоконсервативные и ультрапрогрессивные идеи. Тезис о том, что возврат к традиционному обществу благотворно скажется на прогрессе, не выдерживает никакой критики. Прогресс сейчас достигает нового, немыслимого уровня именно на фоне либерализации, глобализации.

Лэнд как прогрессист не последователен, зато вот Лэнд-мизантроп абсолютно честен. Ему и его единомышленникам просто хочется причинять боль. Традиционализм, расизм, религиозный фундаментализм — очень удобные инструменты для того, чтобы причинять боль в глобальных масштабах. К прогрессу эта мотивация отношения не имеет, напротив, она вредит ему. Нелепо быть рассуждающим о «норме» расистом и сексистом, если ты допускаешь радикальное преобразование или замену собственного тела. Нелепо говорить о «человеческой природе», если ты хочешь изменить эту природу или вовсе её отбросить, перестав быть человеком. Постгуманизм – это наиболее радикальная форма эмпансипации из всех, а вовсе не возвращение к старым формам угнетения.

Если левый политик Краддас, боящийся утратить собственную значимость, и правый философ Лэнд, желающий насладиться чужими страданиями, указывают нам в одном и том же направлении, то идти в этом направлении ни в коем случае не надо.

Постгуманизму не нужны ни иерархии сегодняшнего дня, которые защищают социал-демократы, ни иерархии дня позавчерашнего, которые пытаются достать из чулана неореакционеры.

Постгуманизм должен быть свободен от страха и жестокости.

И то, и другое — слишком человеческое.

Источник

Поддержать редакцию:

• UAH: «ПриватБанк», 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
• USD: skrill.com, [email protected]
• BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS