Редакция Нигилиста публикует дискуссионную статью Александра Желенина о положении и перспективах левых в современных реалиях. Для удобства читателей мы разбили объемный текст на фрагменты.

Вопросы идентификации левых, поднятые в статье Максима Осадчука «Быть, а не называться: к дискуссии о левом политическом проекте в Украине», актуальны, как минимум, четверть века и отнюдь не только для Украины. Однако во время российско-украинской войны они встали во весь рост и из разряда малопонятных для посторонних теоретических вопросов превратились в вопросы сугубо практические.

Если говорить коротко, то на сегодняшний день ситуация с левой идентичностью из рук вон плохая. Интернациональным, антиимперским левым постоянно необходимо долго объяснять окружающим, что они не шовинисты, а собственно левые. Однако на фоне того, что большинство левых во всем мире сегодня представляют собой именно имперский дискурс, все эти объяснения для большинства неполитизированных граждан выглядят не очень убедительно.

Истоки этого плачевного положения надо искать не в событиях нынешней российско-украинской войны и не в крушении СССР, а гораздо раньше, как минимум, с конца 30-х годов XX века.

На сегодняшний день почти все нынешние «левые», если под этим словом понимать коммунистические, значительную часть социалистических и собственно «левых» (по названию) партий, движений и организаций, как в России, так и на остальной части пост-советского пространства, да и на Западе, в массе своей представляют собой не прогрессивную, а консервативную, буржуазную, нередко добуржуазную по своим ценностям, часто откровенно контрреволюционную, силу.

То, что для Украины тема идентификации и самоидентификации левых особенно актуальна – это понятно. Украина находится в состоянии необъявленной войны с путинской Россией. Последняя, как мы помним, напала на нее в феврале 2014 года, захватила и аннексировала часть ее территории (Крым и треть Донбасса).

Учитывая тот факт, что империалистический агрессор при этом активно эксплуатировал ностальгию части жителей Восточной Украины по «советскому» «золотому веку», «советскую», красную символику, учитывая, что в качестве одного из лицемерных предлогов для агрессии РФ использовалась искусственно раскручиваемая путинскими СМИ шумиха по поводу сноса в Украине памятников деятелям советской эпохи; учитывая, что основные, номинально «левые» партии предреволюционной Украины – КПУ и СПУ заняли откровенно коллаборационистскую позицию по отношению к агрессии российского империализма против их родины; учитывая, что и почти все номинально левые партии в самой России слились со своим империалистическим правительством в шовинистическом угаре, что все они в едином порыве поддержали агрессию «своего» «родного» капитала против революционной Украины, понятно, что для большинства украинцев термин «левый» имеет стойкую ассоциацию с такими понятиями, как национальный предатель, имперец и сторонник русского шовинизма.

Отсюда стремление той небольшой части украинских левых, которые словом и делом поддержали свою революцию, а некоторые даже успели повоевать за нее, с одной стороны, отделить себя от русского шовинизма, а с другой, найти свою новую идентичность.

Однако совершенно очевидно, что эта задача касается не только украинских, но и российских левых, и левых всего мира.

Украинский кризис выявил среди социалистов наличие двух совершенно непримиримых групп: тех, кто поддержал российский империализм в его агрессии против Украины, и тех, кто, безоговорочно выступил против него. Украинский кризис даже не расколол левых. Можно было бы сказать, что он высветил всю глубину, давно существовавшего раскола. Но и этого будет недостаточно.

Украинский кризис показал, что то ничтожное действительно левое, действительно интернациональное меньшинство, которое еще идентифицирует себя как левых и социалистов, должно отсечь от себя тех, кто, по сути, давно являются правыми. Вне зависимости от того, понимают ли они это или нет.

При желании можно выделить еще одну группу, скажем так, «циммервальдских» левых (по названию антивоенной конференции социалистов, прошедшей в швейцарском Циммервальде в 1915 году). Им кажется, что в нынешней российско-украинской войне они заняли стерильно левую позицию. Если коротко, эта позиция состоит в том, что мы, де, в этом противостоянии России и Украины, выступаем и против российского, и против украинского капитализма. Все они, де, одним миром мазаны, а мы, де, за рабочих.

Подобную позицию, как мы помним из истории, заняла часть европейских интернациональных социалистов, включая и российских большевиков вместе с Лениным во время Первой мировой войны. Однако эта позиция логична и является левой, социалистической (коммунистической) позицией, когда основными сторонами военного конфликта являются крупные империалистические державы, руководствующиеся примерно одними и теми же целями – дележ колоний, рынков сбыта, борьба за энергоресурсы и т.д..

В Первой мировой, когда собственно и выработалась циммервальдская левая, основными участниками этой войны, помимо таких крупных империалистических хищников, как тогдашние Франция, Италия, Турция, были несколько империй: Российская, Германская, Австро-Венгерская, Британская.. В этих условиях позиция Циммервальда – за поражение всех правительств и превращение империалистической войны в гражданскую путем разворота штыков национальных армий в сторону своих правительств, была верной.

Однако по отношению к нынешней российско-украинской войне такая позиция левых, как минимум, ошибочна.

Когда крупный и наиболее агрессивный империалистический хищник, нападает на относительно небольшую практически демилитаризованную страну, в которой, к тому же, только что победила прогрессивная буржуазно-демократическая и национально-освободительная революция, «стерильно» левая позиция: мы против обеих сторон, потому что, и там, и там капитализм, де факто означает поддержку этого империалистического хищника. В данном случае, путинской Российской Федерации.

Характерно, что Ленин, выступавший в целом с позиций того, что в развязывании Первой мировой виноваты все ее основные участники, допускал, что для небольших, либо зависимых государств эта война является справедливой и оборонительной. В частности, он писал, что если бы речь шла только о нападении Австро-Венгерской империи на Сербию, то со стороны последней война носила бы оборонительный, справедливый характер.

Характер российско-украинской войны, определяется характером двух этих государств на момент нападения России на Украину.

Определяя характер этих государств, мы должны учитывать не только то, что путинская Россия первой напала на Украину, не только то, что нынешняя РФ представляет собой империалистическое, милитаристское государство с паразитарного типа экономикой, основанной на эксплуатации природных ресурсов страны в интересах кучки миллиардеров и крупнейших чиновников. Нужно учитывать и то, что в России эта экономическая база органично дополняется практически откровенно фашистской политической надстройкой, идеологией и политикой крайне-правого консерватизма, ксенофобии и шовинизма (великодержавия).

Одной из основных целей украинской революции была ассоциация Украины с пожалуй самой прогрессивной на сегодняшний день силой современного капитализма – Евросоюзом, великие гуманистические ценности которого были столько раз осмеяны и оплеваны в путинской РФ.

Основная цель войны путинской России против Украины определялась стремлением Кремля навечно привязать к себе украинский потребительский рынок, рынок сбыта газа, нефти, угля, стали, но, в первую очередь, желанием экспроприировать трубопроводную систему этой страны в пользу российского монополистического капитала.

Важнейшей политической (прежде всего, внутриполитической) целью этой войны для Путина, было подавление украинской революции. Он стремился доказать прежде всего внутренней оппозиции в самой России, что никакая революция не может, не должна быть победоносной, а тем более на территории соседнего государства, который он считает зоной своих политических и экономических интересов.

То есть, цели РФ в войне против Украины были империалистические и контрреволюционные, а цели Украины – оборонительные. Соответственно со стороны России, это была война захватническая, грабительская, а со стороны Украины, справедливая, оборонительная и национально-освободительная.

***

Говоря о новой левой идентичности, невозможно не вспомнить, что попытки отыскать ее предпринимались и раньше.

Как минимум, что-то подобное предприняли после Второй мировой сторонники так называемого демократического социализма. Достаточно вспомнить здесь декларацию Социалистического Интернационала, принятую в 1951 году во Франкфурте-на-Майне.

Вновь к этой теме многие левые, особенно в Европе и Америке, вернулись после знаменитого разоблачения “культа личности”, с которым в 1956 году на 20 съезде КПСС выступил Никита Хрущев.

Еще одна такая попытка была предпринята после вторжения советских войск в Чехословакию и массовых молодежных волнений 1968 года в Европе и США.

Естественно эта тема была актуализирована и во времена горбачевской перестройки и после крушения СССР в 1991 году.

Причем перелом конца 80-х – начала 90-х годов 20 века очень серьезно отличался от похожих предыдущих попыток самоидентификации левых, поскольку он коснулся крушения не периферийных течений социализма, которыми тогда по определению были левые движения Запада, а, скажем так, мировой метрополии социализма – СССР и отчасти Китая. В последнем случае, речь, естественно, идет о событиях на площади Тяньаньмень 1989 года, а также о реформах, начатых компартией Китая в экономике КНР в конце 70-х. Эти два события не совсем связаны друг с другом, поскольку в первом случае (выступление студентов на Тяньаньмень) речь шла о движении снизу, а во втором, речь идет о реформах проводимых сверху. Однако и в том, и в другом случае, это были попытки переосмысления того, что же такое социализм, а стало быть и того, что же такое пресловутая “левая идея”.

Социализм и госкапитализм

Определенная часть демократических левых, конечно же, возразят мне, что в СССР был не социализм, а государственный капитализм. Упоминание о госкапе в СССР есть и в статье Максима Осадчука.

На этот счет я в очередной раз скажу, что эта идея мне представляется ошибочной. Повторю коротко свои аргументы.

Не может быть того или иного явления ни в сфере живой, ни в сфере неживой природы, ни в биологии, ни в человеческом обществе, в котором отсутствовали бы характерные черты, присущие этому явлению.

Например, не может быть грозы без электрических разрядов в атмосфере. Если таких разрядов в атмосфере нет, то это что угодно, но не гроза.

Не может быть леса без деревьев. Потому что термин «лес» как раз и подразумевает большое количество деревьев, растущих на определенной территории. Если деревьев в той или иной местности нет, то она может быть, квалифицирована, например, как «степь», «пустыня», «тундра», но никак не лесом.

То же и в зоологии. Те или иные виды животных квалифицируются так, а не иначе по совершенно определенным признакам. По этим особенным признакам мы, например, леопарда и тигра относим к виду кошачьих, а волка и шакала к виду собачьих. И уж совершенно точно мы не можем отнести к сумчатым тех животных, у которых этой самой сумки нет.

Тот же подход должен использоваться и в общественных науках. Невозможно относить то или иное общество к тому или иному его типу, если в этом обществе отсутствуют признаки характерные для общества соответствующего типа.

Соответственно, возникает вопрос к сторонникам идеи госкапа в СССР: каким образом можно классифицировать советское общество, каким оно сложилось примерно в конце 20-х -80-е годы XX века, как госкапиталистическое, если в нем отсутствовали, либо существовали в зачаточном, слаборазвитом состоянии основные черты капитализма, без которых невозможно представить этого строя?

Еще более конкретно. Не может быть капитализма (с приставкой «гос» или без нее – не важно), без таких его родовых признаков как: частная собственность на средства производства, свободный рынок, развитые товарно-денежные от ношения. Не может быть капитализма, при котором не действует закон стоимости. А в СССР он в большинстве случаев не действовал.

Иными словами. Не может быть ни частного, ни государственного капитализма без его основных компонентов – полноценной, легальной, то есть, юридически признанной, защищенной и охраняемой государством, как главнейший институт общества, частной собственности на средства производства, и таких же юридически, а значит и информационно- пропагандистски обоснованных, защищенных всей мощью государственной машины рыночных отношений, в которых только и может полноценно функционировать настоящий капитализм.

Во всех странах государственного капитализма, к которым можно смело отнести и нацистскую Германию, и Италию времен Муссолини, и тот же СССР времен НЕПа, и современный Китай, и ряд других стран 19-20-21 веков, мы находим легально существующую частную собственность на средства производства и, соответственно, основные элементы рынка, который невозможен без его главного субъекта – частного собственника.

На это сторонники госкапа обычно отвечают, что в СССР государство выступало в качестве совокупного капиталиста и вся собственность, соответственно, находилась в его руках.

Если представить, что это утверждение верно, тогда возникает вопрос, что же это за «частная собственность», которую этот самый «совокупный капиталист» не мог ни продать, ни заложить, ни обменять, ни оставить в наследство своим детям?

По поводу права наследования госсобственности вообще надо напомнить, что в СССР, ни директор завода, ни партийный руководитель не могли не только оставлять в наследство то или иное предприятие, которым они управляли, своим детям или другим родственникам. Они даже не могли назначать своих родственников своими заместителями. Подобное явление в СССР называлось «семейственностью» и строжайшим образом отслеживалось. Обвинение в «семейственности» было одним из самых тяжелых. За «семейственность» можно было поплатиться не только должностью, партбилетом, но и свободой.

Директор советского завода не мог не только продать или обменять «свой» завод, он не имел права даже самостоятельно решать, что он может производить, а что не может. Все определялось централизовано, единым государственным планом.

Соответственно неизбежно возникает вопрос: что же это за такой «капитализм» (пусть даже с приставкой «государственный»), в котором отсутствует полноценная частная собственность и рыночная среда?

Мне скажут, что нельзя классифицировать то или иное явление, опираясь только на отрицательные признаки.

Совершенно верно. Поэтому коротко и по существу.

Капитализм (и классический частный, и государственный), как общественный строй в самых общих чертах характеризуется: наличием развитой и узаконенной частной собственности при вольнонаемном (в основном) характере труда и рыночной средой.

Социализм это строй с доминирующей общественной формой собственности. На начальном этапе эта форма собственности выступает, как в СССР и Китае, в форме государственной собственности. Впрочем последнее нуждается в некоторой оговорке. И в СССР, и в Китае, формально собственность была общественная (в Конституции СССР она называлась «общенародной», а в Китае, несмотря на масштабное строительство основ капитализма в этой стране последние 40 лет, земля до сих пор считается «общественной»).

Кстати, говоря, еще Маркс писал в свое время, что по идее земля при капитализме должна была бы находиться в государственной собственности. В свое время этот тезис меня удивил, но сейчас на примере китайских реформ, становится понятно, что имел ввиду Маркс. Государственная собственность на землю, при условии, что само государство является частной собственностью крупных капиталистов; при условии, что все остальное, как писал Самуил Маршак – «заводы, газеты, пароходы», является частным; в этих условиях государственная собственность на землю является большим подспорьем для ускоренного развития национального капитала и залогом его большей конкурентоспособности на мировой арене.

Доказательством тому служит современный Китай, который, пожалуй, представляет собой классический случай государственного капитализма. Несмотря на то, что государство все еще играет большую роль в китайской экономике, главные признаки, капитализма, о которых я сказал выше – частная собственность и рынок здесь легализованы и защищены государством.

Очень похожая ситуация была и в СССР времен нэпа, где частная собственность и рынок также были легализованы и находились под защитой государства, а основное средство производства в СССР в того времени – земля, формально находилось в руках государства (была национализирована). Однако производство на ней было частным.

Таким образом, как было отмечено выше, Советский Союз времен НЭПа также можно отнести к классическому варианту госкапитализма.

Конечно, бессмысленно отрицать наличие теневых рыночных отношений и теневых частных собственников в СССР. «Черный рынок» в Советском Союзе был всегда. Однако, учитывая жесткость экономической и политической системы в Советском Союзе, мы можем предположить, что процент “цеховиков” и других криминальных собственников там был значительно ниже, чем в Скандинавии, где социал-демократы устроили почти поголовный учет и контроль, и где, тем не менее, теневая экономика составляет около 10% от легальной. Очевидно, что в условиях тотального контроля государства за экономикой в СССР процент «черного рынка» здесь был ниже скандинавского и соответственно должен рассматриваться как исключение, а не правило.

Однако, если в какой-то сфере государство в СССР и выступало в качестве “совокупного капиталиста”, то это несомненно была сфера внешней торговли. Что не удивительно. Вести торговые отношения на мировом рынке можно было только по правилам этого самого рынка. Цены на советские экспортные товары формировались с оглядкой на среднемировые цены и исходя из рыночной конъюнктуры. Закупки импорта за рубежом для внутренних потребностей СССР естественно также могли производиться по тем же самым правилам мирового рынка.

Именно госкапитализм во внешней торговле приводил к тому, что СССР на внешней арене выступал как одно из империалистических государств. Два ключевых экономических признака империализма – монополизм и вывоз капитала в Советском Союзе присутствовали в полной мере. Что касается вывоза капитала, то тут достаточно вспомнить, что СССР строил предприятия в Китае и ряд других государств «социалистической ориентации»…

Вообще, раз уж мы коснулись темы госкапа, то нужно понимать, что за 70 с лишним лет своего существования Советский Союз пережил весьма различные этапы становления своей экономической модели: военный (казарменный) коммунизм 1918-1921 гг., классический государственный капитализм эпохи нэпа (1921-1929 гг.), государственный социализм (30-80-годы), усиление и накопление элементов рынка в экономике во времена правления Хрущева и Брежнева и всех последующих генсеков вплоть до Горбачева (период примерно с 1953 по конец 80-х годов).

Характерно, что накопление капиталистических элементов в советском обществе шло на двух уровнях – государственном (когда государство для ликвидации диспропорций централизованного планирования было вынужденно активизировать развитие товарно-денежных отношений, как это было после 1921 года и после смерти Сталина) и общественном. Последнее проявлялось в разрастании элементов «черного» рынка.

Причем наличие во времена сталинизма (1929-1953 гг.) очевидных элементов государственного феодализма (колхозы) и даже рабовладения (ГУЛАГ) не отменяют государственно-социалистического характера этого типа хозяйства. Больше того, эти элементы являются его характерными признаками – признаками казарменного государственного социализма.

Есть еще ряд аргументов, против идеи госкапа в СССР. Например, чисто логический (да и фактический): Если в СССР и так был капитализм и рынок, и пресловутый “совокупный капиталист” и так владел всем и вся, то зачем же надо было вводить капитализм и рынок в конце 80-х начале 90-х?

Я уж не буду напоминать классиков – Маркса и особенно Энгельса, которые очень точно описывали государственный (казарменный) социализм, еще не имея того масштабного опыта, который имеем сегодня мы. Совершенно не боясь замарать “святое” слово, они совершенно спокойно называли этот – государственный – социализм реакционным.

Энгельс в письме к Бебелю от 23 января 1884 г. писал:

«…Если хочешь изучить образчик государственного социализма (выделено мной – А.Ж.), примером тебе может послужить Ява. Там голландское правительство на основе древних коммунистических сельских общин так недурно «социалистически» организовало все производство и так ловко взяло в свои руки продажу всех продуктов, что, кроме приблизительно 100 млн. марок на жалованье чиновникам и армии, ему ежегодно остается около 70 млн. марок чистого дохода для уплаты процентов несчастным государственным кредиторам Голландии. В сравнении с этим Бисмарк — сущий младенец!…».

Тут существенным моментом является не только явно негативное, саркастическое отношение Энгельса к государственному социализму, но и мимоходом брошенная фраза о том, что он был создан на Яве голландским правительством «на основе древних коммунистических сельских общин». Это во многом ключ к пониманию возникновения подобного рода отношений.

Если мы посмотрим на все страны государственного социализма, в которых он возник в 20 веке более менее самостоятельно (в первую очередь СССР, Китай, Северная Корея, Вьетнам, Лаос и Камбоджа), то увидим, что практически везде он возник на основе этих самых «древних коммунистических сельских общин». То есть, на основе того, что Маркс называл «азиатским способом производства», который базируется на двух главных составляющих: аграрном производстве патриархальных сельских общин и центральной деспотической власти.

В этом смысле государственный социализм во всех перечисленных случаях был лишь формой перехода от по преимуществу патриархального аграрного общества к индустриальному.

Но вернемся к теме идентификации левых, поднятой в статье Максима Осадчука.

Повторю. В течение более двадцати лет этот вопрос был в значительной степени теоретическим. Левые интернационалисты придерживались в основном двух тактик по отношению к, скажем так, традиционным «левым» – осколкам КПСС на постсоветтском пространстве, весьма органично вписавшимся в двух крупнейших странах этого пространства – России и Украине – в новую буржуазную действительность и соответствующую ей политическую систему.

Одни интернационалисты не теряли надежды, что в этих осколках КПСС найдутся и возобладают “здоровые” левые силы. Забавно, а по большому счету, характерно, что в числе этих идеалистов очень часто были стойкие сторонники идеи госкапа в СССР, что очевидно противоречило этой идее. Потому что если в СССР был государственный капитализм, то очевидно, что его «руководящая и направляющая сила» никак не могла стать источником здоровых социалистических сил. Что, кстати, убедительно показали и украинские события. И в КПРФ, и насколько я знаю, в КПУ (пусть меня поправят украинские товарищи, если я ошибаюсь) не нашлось ни одного человека, во всяком случае, среди мало-мальски известных и статусных лиц этих партий, кто бы не поддержал российский империализм в войне против революционной Украины.

Другие левые интернационалисты поставили жирный крест на надеждах отыскать «здоровые силы» в осколках старых компартий еще в конце 80-х и начали собственное партстроительство, которое по большому счету тоже ни к чему не привело. Назвать «партиями» те новые коммунистические и социалистические микроорганизации, которые возникли в конце 80-х – начале 90-х как-то язык не поворачивается.

Но дело даже не в их малочисленности. Дело в том, что у новых левых на постсоветском пространстве, как, по большому счету и у их западных коллег процесс идейной самоидентификации, нахождения своего места в политике до сих пор не закончен.

Западные левые делают акцент на массе в общем-то правильных вещей – защите национальных и сексуальных меньшинств, антифашизме и феминизме. Все это правильно, однако основной вопрос – вопрос собственности, который собственно и является краеугольным вопросом социализма, вопрос перехода от капитализма к социализму, обходится ими стороной. Либо они отделываются общими фразами, говоря, что мы в общем и целом за общественную собственность, но без революционных шагов в этой сфере. В итоге же все сводится к тому, к чему сводилось у британских лейбористов в 60-70 годы или у французских социалистов в 80-е. Они национализируют какое-то небольшое количество компаний, назначают туда государственных менеджеров. Причем эти компании продолжают жить в условиях глобального рынка и, работа их наемных служащих мало чем отличается от работы тех же служащих в частных корпорациях.

Потом приходят либералы, проводят приватизацию национализированных компаний, но для наемных работников по существу ничего не меняется, они как были в подчиненном положении, так и остаются вне зависимости от того в какой компании, частной или государственной, они работают.

Левая идентичность на Западе

Западных левых, как бы они себя не называли (коммунистами, лейбористами, социалистами, социал-демократами, новыми левыми – в Европе, демократами – в США, и так далее) можно условно разделить на две основные группы — социал-демократов и сталинистов-троцкистов.

История 20-го и начала 21 века показывает, что социал-демократия лишь один из типов буржуазной политики.

В общих чертах, социал-демократы – это те, кто участвуют в выборах в буржуазные парламенты (впрочем, сегодня и почти все нынешние сталинистские партии, как правило, тоже не гнушаются парламентской борьбы) и обещают постепенное эволюционное изменение существующего строя. Однако на деле они постоянно идут на компромиссы с крупным капиталом, а придя к власти, ограничиваются небольшими реформами социально-экономической сферы, которые не затрагивают основ существующего строя. После того, как они проигрывают выборы, их консервативные оппоненты приватизируют национализированные «левыми» предприятия и пытаются отобрать у населения те социальные льготы, которые вводились социал-демократами.

Впрочем, история английского лейборизма последних десятилетий демонстрирует, что социал-демократы могут быть «святее папы Римского», то бишь, в экономической политике либеральнее либералов.

Что касается сталинистов и троцкистов, то я не случайно объединил эти когда-то, как казалось непримиримые течения. Сегодня различий между ними все меньше. Не случайно в греческую СИРИЗА входили и те, и другие. Кроме того, и троцкисты, и сталинисты сегодня ведут такую же легальную политическую деятельность, как и социал-демократы, то есть, также вписаны в политическую систему современного буржуазного общества.

Основное отличие современных сталинистов и троцкистов от социал-демократов сегодня состоит главным образом в том, что первые пугают обывателя словами «диктатура пролетариата», «классовая борьба» и «национализация», а вторые к подобным терминам уже не прибегают.

Известный советский писатель, диссидент и социалист Андрей Синявский как-то сказал: «У меня стилистические расхождения с советской властью». По большому счету расхождения большинства современных западных «левых» между собой тоже стилистические.

Западные и постсоветские левые. Отличия и совпадения

Основное отличие западных и постсоветских левых на пространстве СНГ состоит в том, что на Западе доминируют социал-демократы, а приверженцы авторитарного социализма (сталинизма) являются там маргиналами. В то время как в крупнейших странах постсоветского пространства, в первую очередь, в России и до 2014 года в Украине, через четверть века после крушения СССР картина прямо противоположная. Здесь доминирующими являются сталинистские партии. Именно они входят в парламенты, а социал-демократы в основном влачат существование на маргинальном уровне.

Заметим, что и социал-демократы, и коммунисты, и даже многие троцкистские и сталинистские организации как на Западе, так и на Востоке уже давно заявляют о себе, как о сторонниках эволюционного развития и противниках революции. То есть, по сути, эти организации и не скрывают своей контрреволюционности.

Мысль о том, что революция является просто закономерным этапом эволюции общества на определенном этапе его развития, ими то ли отбрасывается, то ли вообще им не доступна.

Однако есть все же существенные различия между консерватизмом и контрреволюционностью западных социал-демократов и пост-советских (российских и украинских, прежде всего) сталинистов.

Консерватизм западных социал-демократов консервирует современное западное буржуазное общество, которое на данный момент и в экономическом, и в политическом смысле, и по уровню развития образования, науки и социальных институтов, являющееся наиболее передовым в мире.

Консерватизм российских и украинских «коммунистов» иного рода. Он консервирует «ценности» гораздо архаичного и реакционного добуржуазного общества. В этом принципиальная разница между Западом и Востоком Европы. То есть, большинство российских и украинских «левых» гораздо ближе к правым консерваторам, для которых подобные ценности являются традиционными. Впрочем, и значительная часть западных «левых» от них не отстает. Не случайно с начала военной экспансии российского капитала против Украины мы получили на первый взгляд такой странный «лево-правый» пропутинский симбиоз в Европе, когда западные «левые» по вопросу российско-украинской войны активно поддержали крайне правых.

Причины союза «левых» и правых

Произошло это не потому, что правые полевели. Правые (если мы говорим о националистических право-радикальных, неонаццистских организациях) как раз остались правыми. Ксенофобия, национализм, апелляция к антигуманным «традиционным ценностям» остаются незыблемой частью правой идеологии и политики.

Проблема в том, что «левые», проводящие сегодня общие митинги с правыми, то есть поддерживают ту же что и правые политику, давно поправели.

Это случилось не сегодня и не 25 лет назад, а гораздо раньше. Украинский кризис лишь в очередной раз высветил эту проблему.

В свое время Ленин в статье «Падение Порт-Артура» сравнивая относительно прогрессивный на тот момент японский империализм, и реакционный российский империализм, писал, что есть капитализм и капитализм, и даже империализм и империализм.

Так вот, сегодня можно сказать, что и есть консерватизм и консерватизм, и даже контрреволюционность и контрреволюционность.

Например, одно дело, когда западные социал-демократы не приемлют социалистической революции. Это понятно. Как буржуазная партия они в этом вопросе последовательны и выступают с буржуазных позиций. Но они хотя бы поддерживают буржуазно-демократические революции, продолжающиеся в мире. И это тоже логично.

Совсем другое дело, когда пост-советские «коммунисты» выступают даже против буржуазной демократии, и соответственно, против буржуазно-демократических революций. Это уже совсем иного рода контрреволюционность.

Те же российские «коммунисты» вслед за новым российским буржуазным «царем», лучшим другом миллиардеров-олигархов не устают повторять, что «Россия исчерпала лимит революций». Они гордятся своим православием и своим русским национализмом.

Больше того, вот уже четверть века во всех буржуазно-демократических революциях и движениях они поддерживают самые контрреволюционные и реакционные силы.

Российские «коммунисты» и их младшие партнеры и единомышленники из Украины были против всех буржуазно-демократических революций и движений последнего времени. Вслед за своим истинным дуче (отнюдь не Зюгановым, а Путиным), они последовательно выступали против «арабской весны», против «революции роз» в Грузии, против «революции тюльпанов» в Киргизии, против обоих украинских Майданов 2004 и 2013-2014 гг. Они крайне подозрительно отнеслись и к «болотным» протестам в Москве в 2011-2012 гг.

Полностью отойдя от классового подхода в оценке явлений общественной жизни, они везде видят лишь заговоры мировой закулисы, которые в лучшем случае сводятся для них к примитивному антиамериканизму, а в худшем, к пресловутому всемирному «еврейскому заговору».

Эти утверждения доказываются целым веером фактов, в том числе, словами и делами большинства из тех, кто идентифицирует себя в качестве «левых» в России.

Один характерный пример. Еще в начале 2000-х сталинист Дмитрий Якушев, подвязавшийся одно время в качестве политтехнолога, рассказывал мне, как вел предвыборную компанию одного члена Российской коммунистической рабочей партии (РКРП). Специально подчеркну этот момент — не КПРФ, которую в продажности и оппортунизме из левых не обвинил только ленивый, а более «радикальной», якобы более «левой», более «интернациональной» РКРП. Ниже станет понятно откуда все эти кавычки.

Итак, рассказ Якушева.

Идет встреча кандидата в депутаты от РКРП, господина N с избирателями. Один из избирателей задает вопрос: «А как вы относитесь к РНЕ («Русское национальное единство» Александра Баркашова — одна из первых радикальных нацистских организаций постсоветской России).

«Душой я, конечно, с ними…», – начинает этот «радикальный» «коммунист». Присутствовавший тут же политтехнолог Якушев при этих словах подскакивает как ужаленный и шепчет на ухо кандидату N разные теплые слова, которые в основном можно свести к фразе: «в своем ли ты уме?».

Можно долго приводить примеры откровенного антисемитизма, ксенофобии и расизма главной партии российских коммунистов — КПРФ. Например, скандал с выступлением на митинге члена КПРФ генерала Макашова, где тот произнес свою знаменитую фразу про «десять этих жидов». Тогда все руководство партии и ее думская фракция грудью встали на защиту Макашова, отстаивая его «правоту».

Можно припомнить выступление на митинге самого бессменного лидера КПРФ Геннадия Зюганова году эдак в 1993-м, когда упомянув в своей речи Троцкого, он делал явно антисемитские намеки.

Практически все 90-е годы и много позже зюгановские «коммунисты» проводили совместные демонстрации и митинги с разнообразными фашистами и даже монархистами.

Тогда же в 1993 году «радикальная» «левая» «Трудовая Россия» проводила общие пикеты совместно с теми же членами РНЕ, защищая своими силами нацистов, открыто продававших «Майн Кампф» недалеко от Кремля. Именно с этой красно-коричневой коалицией произошла известная стычка разнообразных социалистов и анархистов в августе 1993 года на площади Революции в Москве.

Признаки левизны

Выражение «красно-коричневые», которое так возмущает разнообразных «коммунистов» и «комсомольцев», на самом деле и вправду нелогично и неверно по сути. Если говорить о логике, то словосочетание «красно-коричневые», также бессмысленно, как словосочетание «сладкая соль» или «твердо-мягкое» и так далее. Соль бывает только соленая, соленость это ее основной признак. В противном случае, это не соль, а что-то другое. Точно также, как основным признаком твердого является именно твердость предмета или материала, а мягкого – его мягкость. Точно также и в политике.

Есть совершенно четкие признаки левизны, социалистичности и коммунистичности. Такие, например, как классовый пролетарский интернационализм, гуманизм, толерантное отношение к сексуальным меньшинствам, уважение прав и свобод человека, как в личной, так и в общественной жизни.

Но если почти все основные «коммунистические» партии сегодня являются носителями прямо противоположных правых «ценностей», а именно: национализма, ксенофобии, буржуазного патриотизма, милитаризма, то, собственно говоря, в каком месте они левые?

В чем их коммунизм, кроме того, что некоторые из них верят в пришествие чего-то маловразумительно хорошего в отдаленном будущем, как христиане верят в наступление на земле царства божьего?

Зюганов и Ко говорят о том, что они за пресловутую «многоукладность» в экономике. Ну, так буржуазные реформы в России, СНГ и других странах Восточного блока в 90-е годы тоже шли под соусом «многоукладности». Что социалистического в этом тезисе?

Самые «радикальные» из нынешних российских «коммунистов», не страшась гнева своего партийного начальства, отважно договариваются до того, что в будущем (вероятно при наступлении царства божьего, которое они называют коммунизмом) основные отрасли народного хозяйства будут переданы в государственную собственность. Но господствующие классы Российской Федерации от этого обещания почему-то не содрогаются. Почему?

Во-первых, потому, что, как показал опыт СССР, государственная собственность еще не есть социализм.

Во-вторых, потому что нынешние «коммунисты» – извечная оппозиция, главная задача которой не борьба за социализм, а борьба за теплые места в буржуазных парламентах.

В-третьих, говорить вообще можно что угодно, но лучше посмотреть на состав предвыборных списков нынешних «коммунистов» – сплошь и рядом это представители крупного капитала… Слова про «национализацию отдельных предприятий и отраслей лишь подачка их традиционному «советскому» электорату.

Кстати, ситуация, с кандидатами-капиталистами в избирательных списках, с закулисными переговорами с представителями крупного капитала (а в России в обязательном порядке с представителями верховной – президентской – власти, которая собственно и представляет интересы этого самого крупного капитала), характерна не только для российских «коммунистов», но и для западных «левых». Особенно там, где они представляют собой реальную политическую силу.

Наиболее яркий пример в этом смысле, конечно же, греческая СИРИЗА. Эта «радикальная левая» партия уже второй раз после победы на выборах формирует коалицию с парламентскими представителями крупного капитала в лице крайне правой буржуазно-националистической организации «Независимые греки»…

Постсоветские «левые» (правые)

Однако вернемся на просторы бывшего СССР.

За прошедшие 20 с лишним лет после развала СССР в идейных установках российских «коммунистов» почти ничего не изменилось, кроме того, что открыто антисемитские заявления они уже публично не озвучивают. Их ксенофобские убеждения в соответствии с духом времени уже давно находят другой объект для нападок.

Позиция КПРФ по отношению к мигрантам из Средней Азии и с Кавказа последнюю четверть века является однозначно ксенофобской. Не какие-нибудь записные нацисты, а именно КПРФ в 2015 году организовала многодневный антимигрантский пикет в московском районе Царицыно, фактически возглавив и канализировав националистические настроения значительной части москвичей. Именно глава фракции коммунистов в московской городской Думе Клычков, играя на ксенофобских настроениях московских избирателей, призывал закрыть центр оформления патентов для мигрантов в этом районе.

Повторю, все это не ново. Однако украинский кризис высветил правизну этих «левых» в очередной раз и поднял ее на небывалый уровень.

Как говаривал Маркс, «нельзя быть немного реакционным, как нельзя быть немного беременной».

До украинских событий национализм, антисемитизм и ксенофобия, прекрасно сочетающиеся с буржуазным конформизмом и постоянными компромиссами КПРФ и большинства других «коммунистических» партий с властью и капиталом, казались кому-то их отдельными недостатками. Однако их единодушное выступление на стороне своего империалистического правительства, развязавшего агрессию против прогрессивной украинской буржуазно-демократической и народно-освободительной революции 2013-2014 годов, аннексировавшего часть украинской территории, окончательно расставило все по своим местам.

Даже считавшиеся до того «прогрессивными марксистами» Александр Бузгалин, Андрей Колганов, Борис Кагарлицкий, Борис Славин и ряд других, не входивших в состав откровенно сталинистских имперских организаций вроде КПРФ и РКРП, подлейшим образом поддержали агрессию империалистической путинской России против свободы Украины.

И это притом, что тот же Бузгалин, буквально за несколько месяцев до этого определял Путина и его режим как «крайне правый»!

Понятно, что при таких раскладах остатки интернационалистических левых в ужасе отшатнулись от этих «марксистов». Ряд наших товарищей и в марксистской, и в анархической среде заговорили даже о том, что стоило бы вообще отказаться от названия «левых».

Заметим, что от слова «коммунисты» практически все демократические и интернациональные левые по факту уже давно отказались, даже если они и считают себя коммунистами на деле. Отказались просто в силу того, что этот в общем-то верный и привычный нам термин был чудовищно дискредитирован и за годы «соц. строительства» в СССР и Китае, и уж тем более в последние 25 лет.