Украинский солдат: «для меня как марксиста выбор между белогвардейцами и петлюровцами очевиден»

Андрей М.[имя изменено] – один из тех киевских «офисных» левых, кто прошлой зимой после определенных колебаний принял Майдан, а весной занял решительную  позицию против реакции в Крыму и на востоке Украины. Эта позиция в конце концов привела его в украинскую армию, и теперь Андрей участвует в АТО на Донбассе. Узнав об этом, «Нигилист» решил задать ему несколько вопросов.
klin

Как ты попал в армию? Что это за воинская часть?

Часть самая обыкновенная – 72-я отдельная механизированная бригада. Та самая, которая в июле была окружена под Изварино – ее тогда постоянно обстреливали, она понесла тяжелые потери в живой силе и технике, и четырем сотням ее бойцов пришлось даже отступить на территорию России – об этом много было шуму в прессе. Потом украинские войска взяли Саур-Могилу, что позволило разблокировать окруженную бригаду и вывести ее из АТО. В августе-сентябре под Мелитополем она прошла доукомплектование солдатами и бронетехникой – тогда-то я и попал в эту бригаду как оператор-наводчик БМП – мобилизовали меня в августе. Сейчас бригада снова в АТО.

– Ты мог уклониться от службы?

Технически – да, безусловно, мог. Но я еще в марте пошел в военкомат и сказал военкому, что армия может на меня рассчитывать. Как раз состоялась аннексия Крыма, и начались беспорядки на Донбассе и в Харькове. Мне было ясно, что близится большая война, я был уверен, что вторжение российской армии – это вопрос ближайших нескольких недель. Для меня путинский режим, российская оккупация и идеи «русского мира» абсолютно неприемлемы, поэтому я не счел возможным оставаться сторонним наблюдателем. Впоследствии все развивалось чуть-чуть иначе, чем я ожидал, вместо вторжения регулярных войск Путин поначалу использовал местные парамилитарные формирования, но сути ситуации это не меняло. Конечно, многие коллеги, друзья и знакомые предлагали «помощь» – сделать бронь, скрыться из Киева, в том числе и за границу, оформить визу и т.д. Но эти варианты я не рассматривал в принципе.

– Ты на данный момент характеризуешь себя, как левого и марксиста?

По убеждениям, по мировоззрению – конечно, да. Правда, если принять точку зрения, что марксизм – это в первую очередь политическая практика, то меня можно упрекнуть в том, что я по этому критерию не марксист. Я с этим не спорю, просто спрошу, были ли марксистами большевики, когда защищали правительство Керенского от корниловского мятежа.

Как марксист, я отдаю себе отчет, что украинское государство сегодня – малосимпатичная штука. В нем очень сильны правые консервативные и националистические тенденции, власть по-прежнему в руках крупного капитала, идет мощное наступление на социальную составляющую, на трудовые права граждан. Но знаешь, как в соцреализме приоритетным считалось отображение конфликта между хорошим и «еще более лучшим», так сегодня на Донбассе происходит конфликт между плохим и еще более худшим. В России правый консерватизм с авторитаризмом  – это не тенденция, а вполне состоявшаяся реальность. Новый экспансионизм под соусом «русского мира» – это отвратительная реакционная идеология, которая на деле выливается в войны, насилие, ложь и ненависть. И всё это пышным цветом расцвело на Донбассе и пытается лезть дальше. Остановить это – на мой взгляд, приоритетная задача. Возвращаясь к аналогии с корниловщиной, вспомню, что один мой хороший знакомый, социалист, говорит, что сейчас идет война между петлюровцами и белогвардейцами. Аналогия несколько хромает, но в условиях, когда в войне нет своей коммунистической стороны, для меня как марксиста выбор между белогвардейцами и петлюровцами очевиден, в пользу последних. В то же время, понятно, что мы даже не союзники, а попутчики, причем до первого перекрестка.

– Как ты оцениваешь Майдан? Что это?

Майдан – тема очень сложная. С одной стороны, народное восстание, опыт самоорганизации масс, который позже воплотился в формирование добровольческих батальонов и мощной, эффективной волонтерской сети, а с другой – откровенно правая политическая обертка. Мое отношение к Майдану менялось от осторожного нейтралитета в сторону критической поддержки, основанием для которой стали печально известные «законы 16 января». В любом случае, даже очень правая повестка не смогла пока дискредитировать мощную демократическую составляющую Майдана – и это, на мой взгляд, достаточное основание для того, чтобы отдать ему должное. Но как бы там ни было, Майдан уже прошлое, мы живем в эпоху после Майдана, и сейчас этот коктейль прогресса и реакции, замешанный на Майдане, расслаивается  на изначальные составляющие. Тем лучше, будет проще отделить зерна от плевел.

– Что для тебя значит эта война?

В первую очередь, это огромная трагедия для миллионов людей – извини за банальность. Мирное население дезинформировано, обмануто, затерроризировано обеими сторонами. В те редкие случаи, когда с местными жителями удается вести диалог, большинство задает вопрос: зачем вы пришли на нашу землю с оружием? Когда отвечаешь: чтобы сепаратисты и путинские солдаты не пришли с оружием на нашу землю, это не воспринимается. Но это действительно так. У этой войны множество аспектов, и я прекрасно вижу политические выгоды украинской и российской элиты от этой войны, выгоды, построенные на смертях местного населения, украинских и российских солдат. Лично для меня фантомы вроде территориальной целостности и национальной государственности не имеют никакого значения, и я не считаю, что за это стоит платить кровью и жизнью.

Но если сложить оружие, то война не исчезнет – просто империалистическая Россия беспрепятственно продолжит свою кровавую экспансию. Это агрессия, а агрессора надо останавливать, а не задабривать. К сожалению, здесь нет хорошего решения – выбирать приходится между плохим и очень плохим.

– За что сражаются украинские солдаты на Востоке?

Каждый воюет за свое. Например, мой сослуживец – майдановец и романтический националист Саня воюет за землю отцов, за воплощение вековечной мечты украинского народа о независимости. Крепкий крестьянин Миша – за то, чтобы никто из-за кордона не указывал ему, его детям и внукам, по каким правилам жить. А электрик Сергей воюет, потому что его мобилизовали, и очень недоволен этим фактом, а также лично военкомом, который отправил на бойню его, а не кого-нибудь более подходящего. Что, впрочем, не мешает ему выполнять достойно боевые задания. Отдельные персонажи не скрывают, что воюют за жалование – нищета и безработица на гражданке делают участие в войне приемлемой альтернативой для многих людей. В большинстве же солдаты уверены, что воюют за Украину, за ее территориальную целостность, за право жить не по указке Кремля, за то, чтобы «донецкие бандиты» и «коммуняки» больше не пытались править страной. Это основная мотивация.

– Получается, что солдаты антикоммунисты и это массовое явление. Чем ты можешь это объяснить?

Есть большой соблазн свалить всю ответственность на КПУ. В самом деле, партия Петра Симоненко сделала всё возможное, чтобы слово «коммунист» стало в Украине ругательным. Многолетнее обслуживание интересов олигархов при социалистической риторике, а в последний год еще и откровенная поддержка военного противника – такое даром не проходит. Однако дело не только в КПУ. У очень многих солдат и офицеров предки стали жертвами сталинских репрессий или погибли во время голодомора. Для каждого из них эти явления – не абстракция, не исторические события, а трагедия, которая непосредственно коснулась его семьи, преступление, совершенное советской властью. А пропагандистская машина украинского государства на протяжении двух десятилетий успешно втирала массам, что массовый голод, насилие и казни – это и есть суть и смысл всякого коммунизма. Неудивительно, что люди легко принимают это как собственную точку зрения.

– Комфортно ли коммунисту в таком окружении?

Нет, конечно. Но есть очень хороший принцип: не плакать, не смеяться, а понимать. Держать голову холодной. Замечать, что ненависть к коммунизму в солдатской массе не есть ненависть к идеям справедливости, сотрудничества, солидарности и свободы – а наоборот, ненависть к социальному паразитизму, свойственному компартийным иерархам, ненависть к тотальному физическому, идеологическому и экономическому насилию. И что она вполне сочетается с резким неприятием новой постмайданной власти. Для большинства солдат Порошенко, Яценюк и Кличко ничем не лучше Януковича. Актуальности социальной повестки никто не отменял. Конечно, на ней сегодня пытаются спекулировать ультраправые, но это потому, что левые в Украине оказались не в состоянии играть даже на своем традиционном политическом поле.

– Почему левые проиграли в Украине?

Сложный вопрос. Сейчас наговорю кучу общих слов о сочетании множества субъективных и объективных факторов.  А где вы видели победу левых в эпоху первоначального накопления и перераспределения капитала? Настоящее классово ориентированное массовое левое движение просто не успело еще сформироваться – не считать же левыми советско-консервативную КПУ или бледно-розовых буржуазных социалистов! Не говоря уже о коммерческих и технологических политпроектах вроде той же «Боротьбы», которые изначально были заточены под решение совершенно не левых задач. Те же левые, которые действительно пытались решать соответствующие задачи, либо не смогли вырасти за рамки кружковщины в силу собственной организационной беспомощности, либо оказались востребованы в ходе конкретных ситуаций – как та же «Пряма дия», например, – и не смогли реализовать себя вне этих ситуаций.

– Изменилось ли твое отношение к западным и российским левым?

Да не то чтобы изменилось – скорее, окончательно оформилось. На западе левым свойственен либо рациональный конформизм, либо догматизм – а чаще сочетание этих двух малосимпатичных свойств. Они более или менее успешно решают свои внутренние задачи, но в отношении Украины на их позицию влияют в разной степени подгонка понимания украинской ситуации под какие-то привычные догмы и «экспортное» мнение их украинских контактов, которые зачастую оказываются крайне недобросовестны в изложении и анализе украинских событий. В итоге многие западные левые уверены в том, что на Донбассе социалистическая революция, а Украина – фашистское государство, которое по указке Вашингтона топит в крови народное восстание. Переубедить их крайне сложно, чаще просто невозможно. Поэтому, на мой взгляд, проще и правильнее жить так, будто никаких западных левых не существует.

Что же касается российских левых, то очень и очень многие из них остаются под очарованием почившего в бозе «советского социализма» и «великой победы над фашизмом». И Советского Союза давно нет, и в Кремле у власти совсем не те люди, которые победили фашизм в 1945г., и в Киеве рулят отнюдь не Бандера с Шухевичем – но матрица срабатывает, и люди, которые яростно клянут путинский режим, оказываются верными путинцами, как только речь заходит об Украине. К счастью, не все российские левые таковы, но…

– Что нужно делать?

Внимательно наблюдать. Ни в коем случае не запираться в башне из слоновой кости – наоборот, быть в гуще событий, как можно ближе к людям. Собственно, это еще одна причина, по которой я сейчас на войне. Пока мы не прочувствуем на собственной шкуре, чем живет и чем дышит народ Украины, мы не сможем сформировать сколь-нибудь эффективной стратегии, да и тактики тоже. Предстоят очень сложные времена. Правый консенсус в обществе в сочетании с нерешенной социальной повесткой чреваты фашистским путчем. Эту опасность следует осознать и быть к ней готовыми. Просвещать массы, предлагать решение социальных конфликтов на основе классового подхода, причем это решение должно быть более эффективным, чем то, что предлагает правый национал-социальный популизм. Ну вот, я опять скатился в абстракции. Давай закончим войну, а потом вернемся к этой теме более детально, ок?

You may also like...