Консервативные идеологии отличаются от других представителей правого лагеря тем, что отрицают бунт. Всё зло, по мнению консерватора, проистекает из самостоятельности, самонадеянности, индивидуализма, эгоизма и любых крамольных мыслей. Мораль консервативных писателей, сказочников и памфлетистов — в том, что протестующий ребенок будет убит, раздавлен и растерзан в назидание другим самим провидением. Юная душа должна пройти испытание искушением и плетью, которая за ним последует, чтобы навсегда отказаться от самой возможности самостоятельно мыслить. Личность — ничто.

Конечно, консерватизм непоследователен. Его приверженцы прекрасно осознают, что без сильной личности, без дерзости и риска невозможно никакое движение вперёд. Разумеется, об этом говорят только избранным, достойным «согрешить» самостоятельностью и независимостью мышления во имя общего блага. Для консерватора такой «достойный» — это прежде всего человек высокого, «благородного» происхождения, которому по праву рождения не приходится работать, чтобы доказывать свой статус делом. Свободная и дерзкая консервативная личность — понятие даже не классовое, а сословное.

И в этом вопросе начинается конфликт консерватизма и фашизма. Консерватор не видит проблемы в несправедливости, страдании, подавленных амбициях человека «низкого» происхождения. Для него это неизбежное зло, которое держит политический порядок в гармоничном равновесии. То есть, позволяет ему наслаждаться праздной жизнью, которую можно посвятить мыслям про общее благо. Фактически консерватор оправдывает не столько моральное превосходство благородных граждан, сколько их право пожинать плоды всеобщего труда. 

Консерватор презирает либерала, который убежден, что богатство принадлежит старающемуся. Их обоих презирает фашист, который верит, что и власть, и статус, и богатство не принадлежат ни благородному, ни трудолюбивому. Высший человек и герой, имеющий право, по его мнению — человек дерзающий, пусть даже невежественный и грубый. Фашистская дерзость как бунт против консервативной покорности и ожидания благодати, обещанной за послушание, всё же не восстаёт против консервативной морали. Она избавляет её от кастовой лжи, недосказанности и некоторой несправедливости.

Фашист убеждён, что право принадлежит дерзким, которые верили в консервативную мораль, но устали ждать награды. Он объявляет плебейское восстание, при этом не сильно представляя себе, что будет делать дальше. Фашист входит во вкус индивидуалистического бунта, но чувствует страх отлететь на обочину. Он боится потерять свою ценность как освободившейся личности, поэтому стремится обосновать свою волю как волю общую, свои взгляды и нравы — как лучшие. Если консерватор относится к иерархии строже, выделяя верховных, средних и низших, то фашист не готов довольствоваться полумерами и сходу объявляет свою претензию на власть — как в земной, так и в небесной канцеляриях. Ни бог, ни какая-либо другая высшая сила больше ему не указ, если заставляет сомневаться или уступать.

Это не значит, что фашист — хаотичный маньяк без чувства меры. Отнюдь, он прекрасно осознаёт свои пределы, но как азартный игрок, и посему всегда готов пойти ва-банк, поставив на счет все, что у него есть. В такой момент он будет относиться к жизням и судьбам своих приспешников как к игральным фишкам, размен которых — единственное пространство для воли провидения, которое он признаёт. Всё или ничего. Фашист не похож на ответственного полководца, который ценит своих бойцов. Он может видеть себя таковым, производить соответствующее впечатление, но на деле способен бросить свои войска в самый ответственный момент или же повести их на верную смерть — если, конечно, это сулит ощутимую выгоду или спасение, в зависимости от того, насколько далеко в своей дерзости он зашёл.

Фашист предстает блудным сыном консерватора. Он ненавидит бессердечного и строгого отца и всё же восхищается его силой и умением сохранять благородную холодность даже перед лицом смерти. Но фашист перенимает от своего родителя лишь черты внешнего величия, игнорируя скрытые мотивы и ценности, составляющие костяк морали консерватора. Вместо этого самовлюблённый и недооценённый сын вливается в «дурные компании», всячески демонстрируя презрение к запретам, которые он может обойти, но которые не позволил бы обойти другим. 

Фашист позволяет себе быть либертеном и упиваться плотскими утехами, которые чем раскованнее, тем слаще. Он может позволить себе не верить в бога, сохраняя его имя в качестве аргумента на своё право властвовать. Фашист не против побыть социалистом, поскольку консервативная мораль не способствует ни его покупательной способности, ни раскрытию его талантов. Он даже может быть монархистом, если так будет нужно, и анархистом, чтобы плюнуть в лицо своему философскому отцу. В конце концов, его слова, мораль и убеждения перестают играть какую-либо роль — единственным мерилом правды остаётся голос внутреннего ребёнка, схема из травм и страданий, которые он перенёс на пути к мнимому освобождению. 

Фашист считает, что хочет быть владыкой мира, который наведёт идеальный порядок, но на деле он только сигнализирует о своём страдании, как безэмоциональный мужлан, не способный прямо сказать, что его беспокоит, и вынуждающий угадывать, что ему нужно и что с ним не так. Философский отец фашиста может проявить снисходительность, видя, как чадо старается завоевать место под солнцем, особенно в тот момент, когда его собственное бытие и господство поставлено под вопрос. И тогда сын с хохотом вонзает нож, припрятанный в халяве сапога, в глотку своему отцу. Окровавленное лезвие, выставленное напоказ, превращается в боевое знамя, которое, подобно племенному тотему, призывает в строй таких же униженных и желающих власти. Но консерватор этого уже не видит — по его трупу протоптались тысячи подошв.

b

Поддержать редакцию:

• UAH: «ПриватБанк», 4149 6293 1740 3335, Кутний С.
• Patreon
• USD: skrill.com, [email protected]
• BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS