Однажды русский поэт Эдуард Лукоянов разыграл подписчиков, опубликовав такой пост: «Оказалось, что [феминистский сайт] «Вандерзин» тоже по-своему отметил юбилей Летова статьей некой Аллы Демидовой о женоненавистничестве Летова.

Авторка честно признается, что раньше не слышала ни одной его песни, поэтому решила пройтись по дискографии и ожидаемо напоролась на песни «Я ненавижу женщин» и «Эй, бабища, блевани», после чего закончила свое знакомство с творчеством Игоря Федоровича.

Выводы Алла делает занимательные, мол, интеллигентская любовь к Летову — это такой крик внутреннего подавленного инцела».

Даже если вы не помните, что Алла Демидова — известная российская актриса, которая никаких статей не пишет, а «Wonderzine» не радфемское СМИ, чтобы такое публиковать, — можете погуглить по ключевым словам. Ничего не найдётся. Однако читатели Лукоянова повелись и съели непроверенную информацию, как беспонтовый пирожок.

Хочется с опозданием, но восстановить справедливость. Созданная Лукояновым пародия на феминистские разоблачения классиков (один из ранних примеров — «Глыба и Сонечка» Ольги Липовской) по-своему интересна, но контркультуру препарировать труднее, чем школьную программу. С песней «Я ненавижу женщин» всё ясно: лирический герой уточняет, что ненавидит не всех, а «таких, как ты, похожих на тебя», то есть мещанок, зацикленных на быте и не способных на крутой протест. Можно сказать, что если мужчина ненавидит некую категорию женщин, он в любом случае мизогин — никаких женщин ненавидеть нельзя. Но многие феминистки тоже не любят определённые категории женщин, особенно других феминисток или тех, кто примазывается к движению, чтобы с его помощью решить те же бытовые проблемы.

Летов, который популяризировал творчество таких малоизвестных в горбачёвском СССР групп, как «Throbbing Gristle», очевидно, был также знаком с женским панком и хотел видеть в России что-то подобное. Но как монтировать женский эмпауэрмент в типично промужскую контркультуру, было не совсем понятно. Если Курт Кобейн из Сиэтла мог написать на стене: «Бог — гей», — а на вкладыше пластинки: «Не слушайте нас, сексисты, гомофобы и расисты», — то советский панк не способен был это сделать. Не из-за трусости — ему бы это просто в голову не пришло. На Западе к 80-м сложилась протестная женская традиция, а советская власть быстро закрыла феминистские самиздатские журналы и выдворила редактрис за рубеж. Не осталось ни травы, ни почвы. В середине 90-х появились новые феминистские группы, но их работа с потенциальными союзницами оставляла желать лучшего. Лида Юсупова вспоминает в автобиографическом стихотворении, что участницам феминистского кружка не понравился её макияж — феминистки посчитали поэтессу слишком патриархальной и зависимой. Мужчинам-профеминистам было ещё сложнее налаживать коммуникации с женщинами.

Янка вспоминала: «Чтобы с ним [Летовым] жить, надо быть ему равным. Если ему уступаешь, он тебя сминает» (источник). Сам Летов, пытаясь превратить застенчивую впечатлительную девушку в панк-воительницу, скандалил с ней или отчитывал её прилюдно. Но человека не сделать равным тебе, постоянно общаясь с ним из позиции сверху. Тонкости метафизики интересовали омскую рок-тусовку гораздо больше тонкостей психологии, поэтому союз Егора и Янки распался.

Летов называл ранние Янкины песни «бабьим плачем». Чтобы стать воительницами, многим надо сначала выплакаться, но до него это не доходило. Поэтому он репрезентировал женскую трансгрессивность, просто добавив своей:

«Раздражающую меня этакую скорбную, пассивную и жалкую констатацию мировой несправедливости, заметно присутствующую в Янкином голосе и исполнении, я решил компенсировать собственной агрессией… Возможно, в результате возникло не совсем ей свойственное (а, может быть, и совсем не свойственное), зато получилось нечто общее, грозное и печальное, что в моем понимании — выше, глубже, дальше и несказанно чудеснее изначального замысла» (там же, глава «1985-й год»).

Это далеко не мейнстримный подход к женской музыке: сотрудники крымнашистского «Нашего Радио» называли лучшим образцом женского рока группу «Двуречье». Лирический неофолк, посвящённый, в основном, любви к мужчинам, не угрожает ни системе, ни уставшим мозгам слушателей. Не говоря уже о присутствии в чартах откровенно попсовых певиц вроде Юты.

Также в «Гражданской Обороне» много лет играли женщины, от Янки до Натальи Чумаковой. Типичный сексист заявляет, что альтернативная музыка — не женское дело (у истоков дум-метала стояла Рунхильд Гаммельсетер, а у истоков электроники — именно женщины, но он обычно не знает таких подробностей), и на этом всё заканчивается.

Вернёмся к песне «Эй, бабища, блевани», написанной в соавторстве с Константином Рябиновым. Многие не понимают, о чём она. «Я так думаю, — пишет некий пользователь ВКонтакте, — что у этой (и некоторых других песен) смысла нет вообще. Это просто набор образов и игра слов, в результате которой появляется некий Образ Абстрактной Психоделической Бабищи…»

Бабища, конечно, архетип — первоженщины, праматери или тёмной стороны Белой богини, о которой писал Роберт Грейвс. Кельвину из лемовского «Соляриса» примерещилась огромная пугающая африканка, и этот эпизод некоторые филологи и философы, в частности, Славой Жижек, трактовали как столкновение человека с подсознательным. Современный патриархат навязывает образ безобидной инфантильной куклы, но естественная женственность не похожа на сконструированную феминность — неподготовленному человеку она кажется безобразной в своей неподдельности.

Бабища Летова — словно палеолитическая Венера, таящая хтонические бездны. Дикая богиня опасна: «Её сиськи — как лопата, / Как лопата из куста». Её глаза — пловцы в реке материи, способные нырнуть на дно и разглядеть вещи, неподвластные обычному взору. Образ «ватной воды» не случаен: вода в европейской мифологии — «женская» стихия, а ватная вода обволакивает и как бы ненасильственно подчиняет. Вроде ничего жуткого не случилось, но ты уже не можешь двинуться с места, а сквозь мягкую ватную оболочку просачивается холодок небытия.

Полностью передать сущность этого архетипа на языке патриархата сложно, поэтому в последнем куплете лирический субъект переходит на глоссолалию.

Мизогинно ли предложение «блевануть»? Но это панк. Протестующие персонажи летовских песен «блюют портвейном на почтенных граждан», потому что хуле ещё с ними делать. Богиня-бабища стоит на равных с протестующими мужчинами и так же пренебрегает приличиями, когда ими стоит пренебречь.

«Бабища» — не жалоба инцела, а языческий гимн мужчины, осознавшего, что такое женская сила — одновременно мягкая и чудовищная. Конечно, воспевание богини скрыто под слоем иронии, будто под ватой, а как иначе? Пафос трансцендентного был переплавлен и переприсвоен советским официозом, и всем пришлось выкручиваться, иначе бы у нас не возникло альтернативной культуры. Немного позже появились и радикальные девичьи группы. Например, вокалистка «Женской болезни» не посвящала гимнов бабище, но противопоставила архетип божественного мужчины-гуманиста «садисту»:

Мазохисткой я не буду —

Полюблю я лучше Будду.

Ты садист, садист, садист,

И ты на руку нечист.

А лирический герой Летова — скорее, профеминист, который в глубине души всё понимает, но не всё делает правильно. Потому что не до создания безопасных пространств — надо быстро решать, бегать от милиции, бегать от карательной психиатрии, убиваться на сцене, чтобы тебе поверили. Возможно, интеллигентская любовь к Летову — ещё и желание некоторых мужчин не завлекать девушек красивым враньём о любви, а видеть в них или хтонических богинь, или боевых товарок? Кто знает…  

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ В TELEGRAM!

Поддержать редакцию:

• UAH: «ПриватБанк», 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
• Patreon
• USD: skrill.com, [email protected]
• BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS