Предлагаем вашему вниманию перевод одного из разделов сборника «Запятнанные кровью. Столетие ленинистской контрреволюции», в котором разбирается самый спорный теоретический труд Владимира Ленина — «Государство и революция». Автор указывает на манипулятивные утверждения текста и весьма свободную трактовку слов Маркса и Энгельса, а также сравнивает слаженную риторику вождя большевиков с реальными действиями молодого советского режима.

Читать предыдущую часть

Оппортунизм

Труд «Государство и революция» Ленина был направлен против двух основных конкурентов внутри марксистского движения: оппортунисты и каутскианцы. Первые были реформистские крылом социал-демократических партий и в основном ассоциировались с Эдуардом Бернштейном. Вторые были их основными оппонентами во Втором интернационале и ассоциировались с Карлом Каутским. До начала Первой мировой войны Ленин считал себя последователем Каутского и неоднократно ссылался на его сочинения, чтобы доказать свою марксистскую ортодоксию (особенно в печально известном труде «Что делать?», где развернута идея о том, что «социалистическое сознание есть нечто извне внесенное в классовую борьбу пролетариата» буржуазной интеллигенцией). Ещё в 1913 году он высоко оценил «основы парламентской тактики» немецкой социал-демократии, которую считал неумолимой и принципиальной в вопросах достижения конечной цели.

Как известно, изначально Ленин не поверил новостным сообщениям о поддержке немецких социал-демократов военных кредитов в 1914 году, столь крепка была его вера в эту партию. Если Ленин удивился, что «на деле германская социал-демократическая партия несравненно более умеренна и оппортунистична, чем она казалась», то анархисты ничего удивительного не обнаружили, поскольку предсказывали и неоднократно осуждали очевидный реформизм социал-демократии на протяжении десятилетий. Ленин не выясняет, почему «оппортунизм» развивался в первую очередь как марксистская электоральная тактика, в то время как анархисты руководствовались прямым действием профсоюзов. Таким образом, это было подтверждением слов Бакунина о «простых рабочих в законодательных собраниях»: «рабочие-депутаты, попавшие в условия буржуазного существования и в атмосферу чисто буржуазных политических идей, фактически перестав быть рабочими, становясь людьми государственными, сделаются буржуями», поскольку «не люди создают положение, а наоборот, положение — людей».

Действительно, «оппортунизм» существовал в социал-демократии с самого начала — как видно из признания Ленина, что нападки Бакунина были «оправданными», поскольку «народное государство» было «абсурдом» и «отходом от социализма», а поэтому Энгельс стремился «избавить» немецкую социал-демократию от «оппортунистических предрассудков» в отношении государства… в 1875 году! Дело в том, что «всякое государство не-свободно и не-народно», но «Маркс и Энгельс неоднократно разъясняли это своим партийным товарищам в 70-х годах» исключительно в частных письмах. Публично Der Volksstaat («народное государство») было центральным органом Социал-демократической рабочей партии Германии в период 1869-1876 гг., и Маркс с Энгельсом регулярно способствовали этому. Таким образом, «оппортунистическое» понятие Volkstaat было связано с партией, наиболее подверженной влиянию Маркса и Энгельса. Кроме того, «народное государство» использовалось так же, как современные ленинцы используют термин «рабочее государство» для описания своего нового режима. Оппортунизм же не заключается в используемых словах, не так ли?

Таким образом, хотя большая часть книги Ленина является комментарием к многочисленным цитатам Маркса и Энгельса и противопоставляет его интерпретацию тогдашней ортодоксальной позиции, он не упоминает, что, как и все марксисты до 1917 года, сам был «оппортунистом» в том смысле, что после прочтения Маркса и Энгельса пришёл к выводу об использовании политических действий для захвата политической власти, которая затем будет использована для преобразования как государства, так и общества (как писал Каутский в 1909). Причина этого очевидна, поскольку Ленин путает разрушение государственного аппарата с разрушением государства как такового. Он прав в том, что «как раз Маркс учил тому, что пролетариат не может просто завоевать государственную власть в смысле перехода в новые руки старого государственного аппарата, а должен разбить, сломать этот аппарат, заменить его новым». Но он не прав в том, что Маркс полагал, будто этого можно достичь без без всеобщего избирательного права, а затем большинства в законодательном органе. Таким образом, когда Ленин заявляет, что Каутский настаивает на «завоевании государственной власти, и только, т. е. выбрана такая формулировка, которая делает уступку оппортунистам, поскольку допускает завоевание власти без разрушения государственной машины», он упускает суть. Это видно по цитатам Маркса и Энгельса, которые приводит сам Ленин и которые, как он чувствует, надо прокомментировать, хотя они и без того очевидны. Таким образом, после очередной долгой цитаты Энгельса Ленин добавляет: «здесь Энгельс говорит об “уничтожении” пролетарской революцией государства буржуазии», хотя на самом деле Энгельс вообще не делает такого различия и говорит о государстве как таковом.

То же самое он делает и с другой цитатой Энгельса: «наша партия и рабочий класс могут прийти к господству только при такой политической форме, как демократическая республика», которая «является даже специфической формой для диктатуры пролетариата, как показала уже великая французская революция». В надежде, что читатель не заметил, что в словах Энгельса нет ничего подобного, Ленин комментирует: «Энгельс повторяет здесь в особенно рельефной форме ту основную идею, которая красной нитью тянется через все произведения Маркса, именно, что демократическая республика есть ближайший подход к диктатуре пролетариата». Так «специфическая форма» становится «ближайшим подходом»! Энгельс неоднократно утверждал, что республика — это готовая политическая форма для будущей власти пролетариата, которая во Франции на тот момент уже имелась, и повторил это в тексте, который цитировал Ленин: «Итак, единая республика… С 1792 по 1798 год каждый французский департамент, каждая община (Gemeinde) пользовались полным самоуправлением по американскому образцу, и это должны иметь и мы. Как следует организовать самоуправление и как можно обойтись без бюрократии, это показала и доказала нам Америка и первая французская республика, а теперь еще показывают Канада, Австралия и другие английские колонии».

В критике Энгельсом проекта Эрфуртской программы вообще нет упоминания о Парижской Коммуне, что является существенным, поскольку, как писал Ленин, ее нельзя игнорировать, «потому что она посвящена, главным образом, именно критике оппортунистических воззрений социал-демократии в вопросах государственного устройства». Эта позиция согласуется с комментариями Маркса о «разрушении» государственной машины, которые Ленин считает столь важными. Просто потому, что можно утверждать, что политические действия могут быть использованы для захвата политической власти, и что первое действие победившей партии состоит в том, чтобы разбить государственную бюрократию. Как подтвердил Энгельс в письме 1884 года, когда Бернштейн попросил прояснить этот щепетильный момент: «Вопрос в том, чтобы показать, что победивший пролетариат должен сначала перестроить старую бюрократическую, административно-централизованную государственную власть, прежде чем сможет использовать ее в своих целях: тогда как все буржуазные республиканцы с 1848 года противодействовали этому механизму, пока они были в оппозиции, но как только они оказались в правительстве, они захватили его, не изменяя, и использовали его частично против реакции, но еще больше против пролетариата».

Это отражает более ранний комментарий Маркса, который цитировал Ленин: «исполнительная власть, с ее громадной бюрократической и военной организацией, с ее многосложной и искусственной государственной машиной, с этим войском чиновников в полмиллиона человек рядом с армией еще в полмиллиона, этот ужасный организм-паразит… Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее». Так что, в отличие от анархистов, которые, начиная с Прудона, считали государство неизбежно присоединенными к капиталу и направленными против пролетариата, марксисты считали, что буржуазное государство возможно не только захватить, но и реформировать в интересах рабочего класса.

Принципиальная разница между оппортунистами и каутскианцами заключалась в том, что первые просто хотели, чтобы партия пересмотрела риторику, которая должна соответствовать ее реформистской практике, в то время как вторые настаивали на том, чтобы риторика оставалась революционной. При этом и те, и другие использовали одну и ту же тактику и были нацелены на общую цель — социал-демократическое большинство. Оппортунисты хотели использовать существующий государственный аппарат для осуществления реформ системы и не видели необходимости разбивать этот механизм или преобразовывать систему. Каутскианцы же остались верны Марксу и утверждали, что для обеспечения пролетариата как правящего класса парламенту придется разбить эту машину, чтобы заменить капитализм социализмом. Учитывая, что Парижская Коммуна использовала часть нынешнего государства — Парижский муниципальный совет — чтобы упразднить государственную машину, легко понять, почему ленинское толкование Маркса и Энгельса было сформулировано до 1917 года, особенно с учетом их общеизвестной поддержки предвыборной агитации и противодействия анархистским призывам разгромить государство и заменить его новой формой социальной организации, основанной на федерациях рабочих группировок.

Прежде чем перейти к этому, мы должны отметить, что у Ленина было время ругать Бернштейна за то, что он «не раз упражнялся в повторении пошлых буржуазных насмешечек над “примитивным” демократизмом», и как он «воюет против идей “примитивной” демократии» — «императивные мандаты, не получающие вознаграждения должностные лица, бессильное центральное представительство и т. д.» — «в доказательство несостоятельности этого “примитивного” демократизма … ссылается на опыт английских тред-юнионов в истолковании его супругами Вебб», он забывает отметить, что делал то же самое в книге «Что делать?», «доказывая» абсурдность подобной концепции демократии.

Продолжение следует

/Iain McKay. The State and Revolution: Theory and Practice.
Перевел Дмитрий Мрачник

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ В TELEGRAM!

Поддержать редакцию:

• UAH: «ПриватБанк», 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
• USD: skrill.com, [email protected]
• BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS