Шмыга пересчитал патроны в магазине, затушил окурок о прилегшую рядом овчарку Жору (развлечений в европейском городке было мало), крепко прикрыл ноздрю заскорузлыми пальцами и жирно высморкался на куски разбитого гусеницами асфальта. Боевая подруга Крыса сидела рядом, улыбаясь беззубым ртом и проговаривая: «Вейшнория, отты етить европейцы шо придумали». Шмыга захотел наотмашь зарядить по опухшему лицу, но быстро передумал калечить противоположный пол. К сотканной из железнодорожного полотна сцене подъехал черный автомобиль с гастролерами. Лекции и концерты были минимальной, но хоть какой-то отдушиной для солдат. Кроме, конечно же, небольших побед, выражавшихся во взятии продуктовых магазинов и экспроприации алкоголя у местного населения.

Из машины вышли трое. Первый — тучный философ в рясе. Его лоснящиеся от жира бороду и волосы покрывали хлебные крошки и птичьи фекалии, глаза прятали потертые очки виртуальной реальности, а пухленькие пальчики постоянно ощупывали пространство вокруг. За ним — седовласый историк, одетый зимой и летом в пуховик (проживание около испытательных полигонов и токсичная зима давали о себе знать — ученому хотелось пропитаться мощью Империи), жилетку, кремовый свитер, длинные шерстяные носки, спрятанные в квадратноносые и скрытые черными от грязи синими джинсами; поэт-бард, написавший известную космическую оперу «Панфиловцы Андромеды», воспевающий исторически существующий отряд, фантасмагорически отправленный спасать русских людей в соседнюю галактику.

Шмыга наблюдал за движущимися к сцене фигурами. В голове у него проплывали тягучие мысли: «Доколе! Не успели одних собратьев из-под гнета достать, так вторая беда навалилась. Почему? Почему славянские народы, родственные души, друзья, желают истязать друг друга? Вместо того, чтобы взяться за руки и слиться, объединиться, связаться, завязаться, запаяться и замонтироваться в один цельный человеческий шлакоблок, на пьедестале которого станет то единое, что существует — стабильность». Ответ последовал незамедлительно. Философ поднялся на сцену и начал вещать:

«Товарищи. Караван лает, а хлеб воду точит. Сегодня мы ступили на вражеские земли Вейшнории, где геи, либералы и богомерзкие безбожники начали совокупляться и топтать ранимую русскую душу, русскую культуру, выпивать ликвор из русских детей и эктоплазмой орошать русских женщин. Причина этому существует одна: семантическая. Давайте же разберем слово «Вейшнория».

Движения уголочков рта уже само указывает нам на эмоциональное содержание произносимого. Слышим «вей» и расплываемся в улыбке. Слышим «шнория», которая находится лишь в Приполярном Урале (глаукофансланцевые комплексы в СССР), и смыкаем губы в ректальный круг. Почему так? Лингвистическая игра или скрытый смысл? Продолжим гомологический ряд: Вейшнория — Вишневый — Вишневый сад.

Прав был Антон Павлович, провидец новых геообразований. Вейшнория — это место, где коллективный капиталистический Лопахин, норовящий срать в цветущим вишневым саду, не смотря на то, что вишня-то, как дерево, может, и гадкая, да не росла во времена Чехова повально в имениях, но она была своя, родная, духовная, в-е-л-и-к-о-д-е-р-ж-а-в-н-а-я, и без семитских черт триграматонного «приятного» «Вей».

Шмыга внимательно слушал, тезисно выцарапывая дискурс на куске фанеры. Возле костра звучала драка. Бобер избивал тлеющей головешкой Костыля,  прикрикивая: «А я ведь тебе говорил, герменевт хуев, что тут телеологическую трактовку применять надо!»

«Молодешь!» — прицокивал языком казак Хоттабыч.
Драки на философской почве были важной частью образовательного процесса единого народа. Иногда к Шмыге подкрадывались крамольные мысли. А вдруг они находятся не там, где надо? Вдруг они — лишь орудие политических дискуссий? И героев позабудут, и достанется им лишь малая часть кремлевской сиськи? Для таких случаев имелась цыганская иголка, делающая оздоровительные уколы в ногу и историк, отвечающий на противоречивые вопросы.

«Господа! — старикан протолкнулся к висящему на фонарном столбе микрофону. — Историческая несправедливость требует своих санитаров. И этими санитарами, удаляющими загноившиеся очаги, являемся мы. Мы не мухи и не тараканы, мы — боевые опарыши, продающие свой путь к котловану, топящие собой локомотив нового мира. Господа, кто, если не мы? Кто, если не я. Поэтому…черт побери… поэтому, Угоревший, чтоб твоего батю в гробу переворачивали, как Пиночет государство, как ты меня сейчас слушаешь, поэтому вот Он».

Возле сцены появился катафалк, из которого выгрузили объемный контейнер, усеянный множеством разноцветных лампочек и кнопок. Двое неизвестных в лабораторных халатах, пыхтя и кряхтя, понесли его на себе, прямиком к вещавшему.

«Он — это Володя, разработанный нашими учеными из Сколково и названный в честь вечно молодого Собирателя Земель Русских. Модифицированный системой цифрового управления, выращенный на трупах интеллигенции, единый и неповторимый, гордость нации и страх контры! Сегодня знаменательный день. Ради науки и будущего он поглотит меня в свое влажное нутро, чтобы быть уменьшенным и отправленным в чай вражеской переговорной группы. Я же, дергая за ниточки центральной нервной системы чуда природы, буду прогрызать дорогу прямиком в мозг супостата с единственной целью — захватить и управлять, разделить и властвовать, поработить и устранить».

Историк разделся догола. Дряхлое тело нелепо трясло сморщенными мудями перед зрителями. Старик остервенело откинул крышку контейнера. Из нутра появилось желеобразное существо белого цвета. Повернуло вокруг головушкой, из которой торчал ворох проводов, осмотрев одурманенную толпу.
«ДА, СМЕРТЬ!» — закричал историк.
«Да, смерть!» — подхватила толпа.
«Пиздячь суть времени! Поглощай!» — провозгласил светоч и раскинул в стороны руки.

Опарыш вытянулся вверх, показав всю мощь своего тела, грозно прорычал и сомкнул хелицеры вокруг шеи жертвы науки. Безголовый труп рухнул наземь. Послышался выстрел. Это был Хоттабыч, машинально выстреливший в секретную разработку, наполненную миллионами рублей. Внутренности опарыша кашицей посыпались на останки ученого. В воздухе повисла тишина.

«Тьфу, — сплюнул Хоттабыч. — Экий Сотона».
Шмыга, осознав витальность российской науки, но побоявшись высказать это вслух, резво зааплодировал поэту-барду, который аккуратно пробирался сквозь месиво для своего выступления. Заиграла знакомая всем песня «Высохшие слезы похорон». На сцене прибирались. Настроение стало постепенно улучшаться, а очередной день в оккупированной области Вейшнории — подходить к концу.

Поддержать редакцию материально:

• Гривневый счёт — 5168 7422 0198 6621 («ПриватБанк», Кутний С.)
• Для заграничных доноров — перевод через skrill.com на счёт [email protected]