Акционизм факта и Уточки протеста
Самые последние акции «питерской» части «Войны» можно назвать «акционизмом факта» — по аналогии с «литературой факта», так и оставшейся нереализованным проектом лефовской тусовки.
Они брали обычное, не требующее специальных навыков, действие из протестного или даже сопротивленческого репертуара — перевернуть милицейскую машину, поджечь автозак, облить милиционеров мочой — и… просто совершали его в своей акции.
Что при этом происходило с действием благодаря их действию?
Во-первых, оно просто-напросто совершалось, как обычное действие, без эстетической и символической глубины (возьмем за скобки вопрос об остраняющих текст-релизах Плуцера), «они действительно это сделали».
А во-вторых, действие прославлялось самим своим совершением акционистами. Оно покрывалось аурой славы, но — внимание — эта аура была абсолютно бесцветна, имела нулевую толщину и не привносила никаких искажений в альбедо: потому что перед нами то же самое обычное, доступное всем действие, к которому ничего не добавляется, кроме его совершения (ну, и подпись, да).
Акционистский реди-мейд (или: ready-done) и акционизм факта: в отличие от классического художественного реди-мейда, ему не нужно никакого особого эстетического пространства, типа музея, в отличие же от литературы факта (если бы этот литературный проект все-таки реализовывался в двадцатые), акционизм вполне может избежать ловушек языка и репрезентации.
И тем самым «Война» напрямую подступилась к вопросу о политическом эффективном действии. Здесь есть некоторый акционистский платонизм, а в обход Платона — как бы не относиться к насильственности его жеста — невозможно задаваться вопросом об отношении и доступе искусства к политике.
Как известно, Платон, не выгоняет всех поэтов из полиса за то, что вместо добродетели (читай: мысли о действии) они подсовывают гражданам ее призраки (εἴδωλα ἀρετῆς, Государство 600е.). Не-миметических поэтов, прославляющих богов и поющих хвалу добродетельным людям (ἐγκώμια τοῖς ἀγαθοῖς, Государство 607а), он оставляет.
Питерская «Война» же не-миметически прославляла не самих граждан, а определенные действия как таковые, просто их совершая. Как будто говоря: смотрите, это доступное любому, но при этом славное деяние — и если вы его совершите, то вы не будете неоригинальны и вторичны по отношению к нам, потому что это по сути своей действие кого угодно. Это некий демократический (и неиерархический) политический платонизм.
«Война» совершила эти акции до Болотной, как бы заранее предлагая выходящему на улицу демосу возможный репертуар элементарных действий (которых, разумеется, гораздо больше, и далеко не все из них уголовные, и, конечно, не все из них такие примитивные — здесь важно лишь само измерение). Но демос не пришел на их призыв, предпочтя упражняться в остроумии плакатов, начиная с митинга на проспекте Сахарова в декабре 2011 и по сей день, и антирежимных мемов в соцсетях (то есть эта ситуация некоторым образом симметрична платоновскому изгнанию поэтов: здесь сам демос уходит от по-настоящему политичных художников, погружаясь в карнавальный мимесис мема). Но, отказавшись от измерения славного действия, демос отказался быть собой, потому что он событиен, а не субстанциален, в отличие от фантазма этноса.
Павленскому потребовалось полдюжины акций, чтобы приблизиться к месту, где уже весной 2011 была «Война», — чтобы просто поджечь ту дверь. И то, в ряде отношений это был откат назад — например, в вопросе об отходе: партизаны «Войны» настаивали на продуманном отступлении и неожиданном ударе снова (это единственное стоящее «мы придем еще!», а не то, что у Навального и Ко), а Павленский, во многом в угоду эстетике, оставался стоять до конца, оказываясь более прямым последователем нацболов, чем «Война», в этом вопросе.
Так что «Война» все еще ждет свой демос и доблестных граждан там, весной одиннадцатого, презрительно глядя на уточек, meme politics и футболки с остроумными антикремлевскими принтами.
Сергей Ермаков