Советское понятие национального дохода как совокупного нетто-объёма материального производства, исключая большинство услуг, было с небольшими вариациями принято всеми странами советского блока и Югославией [40]. На Западе ряд экономистов рассматривали его и находили неадекватным по нескольким причинам: это плохая мера производственной деятельности страны и ещё более плохой показатель её экономического благосостояния; оно является недостаточным даже в качестве инструмента экономического планирования; и оно мешает проводить международные сравнения. Далее, оно не даёт полное представление об экономической структуре страны и не является надёжным индексом её экономического развития во времени [9] [25] [33] [37] [39].
В обсуждениях советской концепции вошло в привычку называть её марксистской. Учитывая обстоятельства, это не просто удобный ярлык; он выражает молчаливое принятие советских заявок относительно происхождения концепции. Например, Пол Студенский, который потрудился сопоставить советские идеи с некоторыми релевантными страницами у Маркса и отметил определённые расхождения, заключил, что теорию, разработанную советскими экономистами, всё же можно проследить до Маркса [37, pp. 199-201] [38, pp. 22-23]. Цель данной работы – показать, что эта предполагаемая доктринальная родословная неясна и что, напротив, те советские экономисты, которые ранее отстаивали более широкие концепции национального дохода, имели некоторые основания ссылаться на Маркса. Между Марксом и западной концепцией национального дохода заметно меньше противоречий, чем между Марксом и советскими теориями на эту тему.

Изо всех противоречивых аспектов советского учёта национального дохода нас будут интересовать только границы экономической деятельности, покрываемой совокупными показателями национального дохода и продукта. В этом отношении советские теоретические постулаты могут быть редуцированы до нижеследующего набора утверждений:
1. Единственные научно корректные границы национального дохода очерчены материальным производством.
2. Материальное производство, а также доход, заключённый в его продукции, является результатом производительного труда; оно “первично” в смысле обеспечения необходимых условий для предоставления услуг, которые являются нематериальным результатом непроизводительного труда.
3. Включение услуг и соответствующего “производного” дохода в совокупный национальный доход было бы двойным учётом. Впрочем, исключение услуг не означает непременно отрицания их общественной полезности или необходимости [3] [5] [8, pp. 240-43, 686-87] [10] [11, pp. 263-64] [12, pp. 134-51, 253-91] [22] [27] [28].
В нижеследующем обсуждении нас будет интересовать скорее доктринальное соответствие между трудами Маркса и этим набором утверждений, чем суть самих аргументов.

I. Сопоставление советской теории с Марксом

Чтобы дать ответ на вопрос о доктринальном соответствии, вероятно, достаточно было бы сопоставления в одном-двух принципиальных пунктах. Однако, поскольку существует некоторый интерес в общей сути дела – т.е. в том, как в СССР обращаются с Марксовым наследием, – мы предпочли исчерпывающее сопоставление по пунктам (глава А). После этого мы затронем несколько второстепенных тем у Маркса, также релевантных относительно проблемы структуры национального дохода и продукта, судьба которых в советской экономической литературе заслуживает отдельного упоминания (глава Б).

А. Сопоставление по пунктам
1. “Национальный доход порождается только материальным производством”. Вероятно, единственное место, где Маркс использовал выражение “национальный доход”, выглядит так: “Если же рассматривать доход всего общества, то национальный доход состоит из заработной платы плюс прибыль, плюс рента…” [17, Т. 3, глава 49, С. 916]. Можно без труда показать, что “национальный доход” в этом отрывке имеет гораздо более широкий охват, чем советская концепция.
В данном отрывке совокупный общественный доход обсуждается исходя из допущения, что границы капиталистического производства совпадают с границами общественного производства в целом. Всё обсуждение теории капиталистического воспроизводства идёт в рамках модели чистого капитализма, исключая некапиталистическое производство. Это допущение, о котором Маркс не забывал на протяжении всего своего изложения, открытым текстом приведено в сноске в начале первой части его анализа капиталистического производства, а именно:

Для того чтобы предмет нашего исследования был в его чистом виде, без мешающих побочных обстоятельств, мы должны весь торгующий мир рассматривать как одну нацию и предположить, что капиталистическое производство закрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства [17, Т. 1, глава 22, С. 594].

В отличие от нашего современного словаря, Маркс часто использовал термин Industrie во всеохватывающем смысле, подразумевая и сельское хозяйство, и также услуги; в других местах в “Капитале” вопрос включения услуг получает ответ, не вызывающий сомнений. Анализируя производство стоимости и прибавочной стоимости в том, что является сектором капиталистических услуг, Маркс пишет:

…существуют самостоятельные отрасли промышленности, где продукт процесса производства не является новым вещественным продуктом, товаром. Из этих отраслей важна в экономическом отношении только промышленность, осуществляющая перевозки и связь, будет ли то собственно транспортная промышленность по перевозке товаров и людей или же просто передача сообщений, писем, телеграмм и т. д. [17, Т. 2, глава 1, С. 64].

Очевидно, что коммуникации, включая транспорт, были выделены из сектора услуг только из-за своего объёма, тогда как другие, более мелкие отрасли услуг, например развлечения или образование, включены в общую категорию.
Что касается производства, лежащего за пределами капиталистического способа производства, оно по определению исключено из абстрактной модели Маркса. Отсюда возникает вопрос: если бы Маркс рассматривал конкретную, статистическую проблему совокупного национального дохода, учитывал ли бы он некапиталистическое производство услуг? Нет оснований полагать, что он бы их отбросил как категорию, поскольку в своей чисто капиталистической модели он включал услуги как само собой разумеющееся.

2. “Материальное производство – плод производительного труда”. Можно ли показать, что Маркс мыслил производительный труд как производящий только материальные объекты, а непроизводительный – только услуги? В основных произведениях Маркса содержится лишь пара случайных отсылок к тому, что известно как его теория производительного труда, он нигде не дал её завершённого изложения. Наличествует лишь некоторое сырьё для такой теории, в основном в форме конспектов и читательских заметок, не предназначенных Марксом для публикации, но отредактированных и посмертно изданных Карлом Каутским в книге, названной “Теории прибавочной стоимости” [16]. Учитывая отрывочный и случайный характер Марксовой рукописи, суть его заметок о теории производительного труда весьма недвусмысленна. Вкратце, согласно Марксовому критическому анализу теории Адама Смита, служащей ему трамплином для собственных рассуждений, различие между производительным и непроизводительным трудом не имеет никакого отношения к различию между материальным и нематериальным результатом труда: “Конкретный характер труда, и следовательно его продукта, как таковой не играет никакой роли в этом разделении труда на производительный и непроизводительный” [16, p.200].
К сожалению, Маркс использовал выражения “производительный” и “непроизводительный” в нескольких смыслах, различие между которыми он не всегда проводил достаточно ясно. В данной главе нас будут интересовать более явные определения, ведущие к формулированию того, что можно считать Марксовой конкретной теорией производительного труда. Значения, требующие определённой экзегезы, мы обсудим в главе Б.
(а) Маркс говорит о производительном труде в простом смысле труда, производящего потребительные стоимости; он делает это в своём анализе “простого процесса труда”, где производится абстрагирование от общественного способа производства [17, Т. 1, глава 5, С. 192]. (б) Далее, труд может считаться производительным с точки зрения человека, для которого он служит источником средств к существованию; или с точки зрения отдельного капиталиста, для которого это источник прибыли; в то же самое время данная деятельность может быть непроизводительной на другом уровне значения этого слова, как, например, в случае профессионального преступника, или в торговле¹ [16, pp. 302-3] [17, Т. 3]. (в) С другой точки зрения, труд является “абсолютно” производительным в той мере, в какой он обеспечивает рабочего достаточными средствами к существованию – не больше и не меньше [16, pp. 194-95]. (г) При определённых условиях труд становится “относительно” производительным; в этом определении на первый план выходят количественные отношения: “Вдобавок к старой стоимости, которую он возмещает, рабочий создаёт новую стоимость; в его продукте реализовано больше рабочего времени, чем в продуктах, которые обеспечивают его жизнь и трудоспособность” [16, p. 195]. (д) Наконец, “производительный труд в капиталистическом смысле слова”, покоящийся на “относительной” производительности труда, дополняет его чисто количественное определение дальнейшей характеристикой общественного способа производства: излишек сверх средств к жизни рабочего производится в форме прибавочной стоимости. Именно это последнее значение слова далее развивается в том, что обычно называют той самой теорией Маркса о производительном труде.

Для классических и доклассических экономистов эта проблема производительности – утратившая значение для экономических теорий, господствующих ныне – была связана с развитием трудовой теории стоимости. В то время, как меркантилисты усматривали производительность во внешней торговле как обеспечивавшей приток золота через положительный торговый баланс, а физиократы находили её в сельском хозяйстве, Адам Смит видел производительность в производстве материальных товаров в целом. До сих пор критерии производительности определялись в терминах какого-то конкретного класса продукции. Но за смитовским определением производительного труда Маркс увидел существование чисто формального определения в терминах экономической стоимости и прибавочной стоимости; согласно этому определению, Адам Смит “должен был считать производительным только тот труд, который обменивается с капиталом” [16, p. 215]. Маркс взялся разделить два смитовских определения и взял из них на вооружение одно, формальное.

Маркс дал несколько вариантов этого определения. Один вариант отсылает к природе источника, из которого выплачивается зарплата за два разных вида труда. Зарплата за производительный труд платится из капитала, т.е. работающего капитала; зарплата за непроизводительный труд платится из доходов, т.е. из личного дохода и налогов. Другой вариант основывается на непосредственном назначении результатов труда наёмного рабочего. Производительный труд производит меновую стоимость для капиталиста – будь то материальный объект или услуга – а капиталист продаёт её далее, получая прибыль; потребительной стоимостью она становится только попадая к конечному потребителю. Непроизводительный труд даёт потребительную стоимость непосредственно конечному потребителю. При любом варианте Маркс неоднократно настаивает на том, что категории производительного-непроизводительного “не имеют отношения к конкретной специализации труда или к потребительной стоимости, в которой реализуется эта специализация” [16, p. 201]. Маркс приводит множество живописных и даже гротескных примеров для того, чтобы подчеркнуть, что производительный труд может предоставлять как услуги, так и товары, а непроизводительный труд может как объективизироваться в товарах, так и сводиться к одной лишь работе. Например, портной на швейной фабрике и клоун, работающий в капиталистическом цирковом предприятии оба производительны, т.е. производят стоимость и прибавочную стоимость. Портной, шьющий костюм для частного лица, и бродячий уличный певец оба непроизводительны, т.е. производят лишь потребительные стоимости для непосредственного потребления [16, pp. 199, 200, 319-20].
Марксова теория производительного труда является лишь развитием одного из аспектов его общей теории стоимости в капиталистической системе; она ничем существенным её не дополняет. Маркс развивает базовый дуализм между производством-ради-прибавочной-стоимости и производством-ради-потребления, указывая на дуализм между производительным и непроизводительным трудом – дуализм, скрываемый формально неразличимыми актами найма рабочего. Теория производительного труда никогда не предназначалась для того, чтобы быть основой определения национального дохода.
Поскольку Маркс специально отвергает материальность как критерий производительности, естественно встаёт следующий вопрос: как его теория может использоваться в поддержку советской теории, для которой материальность становится единственным критерием производительности? Далее, какой прок в теории капиталистических отношений для системы, которую все релевантные экономисты считают некапиталистической, или по крайней мере переходной? Ответ заключается в том, что Марксова теория не могла быть использована в её изначальном виде. Для начала нужно было “вчитать” в неё требуемую поддержку советской теории национального дохода.
Когда начала развиваться советская теория, в конце 1920-х, А.И. Петров и Р.Е. Вайсберг, два сторонника концепции материального производства, каждый разработали свой подход. Петров [29] утверждал, что Марксова теория производительного труда, верная по отношению к капиталистической погоне за прибылью, действительно неприменима к советской системе – за исключением идеи, по мнению Петрова разделяемой Марксом и Смитом, что только труд, производящий материальные вещи, производит “стоимость”, тогда как труд в форме услуг производит лишь потребительную стоимость [29, pp. 115-16]. И поскольку, согласно Петрову, общественное производство следует определять как производство стоимости, он делает вывод, что она должна содержать лишь материальную продукцию.

Петров, конечно, знал, что в марксистской теории производство стоимости может подразумевать лишь производство меновых стоимостей. Что же он тогда говорит о материальной продукции, не принимающей форму выходящих на рынок меновых стоимостей, но существующей в качестве непосредственной потребительной стоимости за пределами рынка, как это происходит в случае крестьянского натурального хозяйства или – по крайней мере в теории – в случае продукции социализированных предприятий?² В таких случаях Петров просто применял обычное оценивание в деньгах, по аналогии с производством товаров.

Ошибка Петрова, приписывающего концепцию материального производства Марксу, заключается в том, что он вменяет Марксу идею, что стоимость может воплощаться лишь в материальных объектах. Как мы видели, из Марксовой теории производительного труда следует прямо противоположный вывод. Равным образом Петров оступился, принимая за аксиому утверждение, что содержание общественного продукта должно быть производством стоимости (в Марксовом смысле) – тезис, который он сам отверг, учитывая материальную продукцию, произведённую вне сферы товарного обращения.

Что касается Р.Е. Вайсберга, его подход был гораздо менее прозаический [41]. Он связал свою концепцию материального производства с первыми принципами Марксовой философии истории, заключёнными во фразе: “Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще” [18, С. 7]. Такой подход позволил Вайсбергу избежать копания в Марксовых экономических трудах, но заставил его приравнять “производство материальной жизни” к “материальному производству”.
В том месте, где Вайсберг всё же обращается к Марксовой экономике за поддержкой, он прибегнул к передёргиванию. Цитата, вырванная из Марксового контекста, выглядит действительно как поддержка советских теоретиков производительного труда:

…Можно сказать, что характеристика производительных рабочих, рабочих производящих капитал, заключается в том, что их труд реализует себя в товарах, в материальном богатстве. Таким образом, мы нашли вторую, дополнительную характеристику производительного труда, отличную от его определяющей характеристики, абсолютно независимой от содержания труда [16, p. 326].

Передёргивание заключается в том, что Вайсберг не упомянул гипотезы, с которых начинается процитированное утверждение, и которые ограничивают его практическую валидность. Заявленное допущение состоит в том, что капиталистический способ производства включает всё материальное производство. Незаявленное допущение там же состоит в том, что все услуги предоставляются на некапиталистической основе, т.е. самозанятыми [ср. также 16, p. 202]. Без этого двойного допущения “дополнительная характеристика” лишена основы.
Похоже, что Маркс здесь играл с возможностью сохранить конкретное смитовское определение производительного труда как производящего материальные товары, подчинив его основному, формальному определению. В тексте, следующем непосредственно после этого [16, p. 327-28], Маркс проверил реалистичность этой теоретической конструкции; чтобы сделать её применимой, он предложил капиталистическое производство услуг (частные школы, индустрия развлечений и т.д.) игнорировать как количественно незначительное, а услуги транспортной отрасли считать “материальным производством”. Так или иначе, в своих основных работах Маркс не нашёл применения этой дополнительной характеристике и следующим из неё допущениям; как мы видели, в принципе он не игнорировал капиталистические услуги, хотя и считал их слишком мизерными, чтобы подробно рассматривать их в своей модели, что, пожалуй, можно было понять в то время, когда он писал; наконец, он не противопоставлял транспорт, как принадлежащий к материальному производству, другим услугам [17, Т. 2, С. 64 и далее]. (См. также выше подраздел 1 этой главы.)
Ни оригинальный подход Вайсберга, ни Петрова не были включены в конечную версию советской теории. Неясно, почему они были отброшены. Если причина в их корявости, то принятый вариант вряд ли может считаться улучшением в этом смысле.

В конечной версии советская теория утверждает, что производительный труд – это труд, производящий материальную основу, необходимую для существования человечества и, следовательно, также и для существования услуг. Глубже Марксовой концепции производительного труда “в капиталистическом смысле”, и независимо от неё – утверждают авторы – действует более общая теория производительного труда, общая для всех предыдущих и будущих экономических систем. Производительный труд в этом общем смысле это труд, преобразующий и адаптирующий природу сообразно нуждам человека, и имеющий результатом материальные продукты. Вопрос в том, приходило ли в голову Марксу когда-либо строить целую теорию производительности на такой банальности, как primum vivere. И подписался ли бы он под таким абсурдом, как приравнивание всех материальных продуктов к предметам необходимости, а всех услуг – к необязательным излишествам.

Советские экономисты придавали огромное значение двум отрывкам, которые вроде бы дают основания для их утверждений. Один из них гласит: “…Производительные рабочие создают материальную основу для поддержания, и следовательно для существования непроизводительных рабочих” [16, p. 228]. Но в пассаже, где встречается это предложение, критерием производительности всё ещё остаётся наём труда капиталом, а не производство материальных средств к существованию. Преобладающая концентрация материального производства в капиталистическом секторе и малый удельный вес услуг в нём были для Маркса лишь частным случаем, тенденцией, целиком обусловленной техническими причинами [16, pp. 228, 326]. В другой цитате речь идёт об отношении между изменениями в объёме производства в расчёте на одного рабочего и количеством времени, доступного для деятельности, не связанной с производством средств к жизни, а именно:

Допустим, что в результате производительности промышленности напрямую в материальном производстве принимает участие не две трети, а треть населения. Теперь не две трети, а одна треть обеспечивает средства к существованию для всего населения. Чистый доход, в отличие от дохода рабочих, не одна треть, а две трети. Не входя в детали противостояния классов, нация теперь располагает не одной, а двумя третями своего времени для нематериальных производств. Разделённые поровну, три трети имели бы больше времени на непроизводительный труд и на развлечения” [16, p. 247].

В этом утверждении присутствует несомненное приравнивание “средств к существованию” и “материального производства”, а также “непроизводительного труда” и “нематериального производства”. Насколько значимо это очевидное упрощение? В приведённой здесь форме оно, конечно же, противоречит тем частям Марксовой теории, где эти вопросы рассматриваются более детально. В “Капитале” Маркс долго обсуждает разделение потребительских товаров на предметы необходимости и предметы роскоши [17, Т. 2, глава 20, С. 462 и далее]; в других местах в “Теориях…” Маркс показывает, что прекрасно понимает, что предметы необходимости и предметы роскоши присутствуют как среди материальных товаров, так и среди услуг [16, pp. 322-23]. Поэтому представляется целесообразным отбросить этот отрывок как оплошность или как грубое очерчивание идеи.³

Ещё одна группа ссылок на Маркса, встречающаяся в советских работах, представляется столь же непоследовательной. Они касаются Марксова определения производства как “присвоения природы человеком в рамках и посредством некой определённой общественной формы” [18, p. 312] или его описания трудового процесса как манипуляции с объектом труда при помощи инструментов [17, Т. 1, глава 5]. Ни одна из этих ссылок не доказывает то, что они должны доказать. Рукопись, из которой взята первая из двух цитат, во вводном предложении ограничивает свой предмет “прежде всего материальным производством”, допуская помимо того существование нематериального производства, а следовательно, и производительности [18, p. 305]. Маркс действительно часто писал о работе как деятельности человека, направленной на природу, но он не противопоставлял эту работу услугам, которые человек оказывает другим людям, и не делал этот аспект отличительной чертой производительности.

Что же до описания процесса труда в терминах деятельность-инструмент-объект, то целью Маркса было не установление критерия производительного труда в отличие от непроизводительного, а простой анализ трудового процесса путём разложения его на простые “элементы созидания продукта” [17, Т. 1, глава 5, С. 202]. Кроме того, когда дело доходит до конкретных типов труда, результаты которых не имеют некоторых элементарных факторов – например, отдельного объекта труда, как с транспортом и другими услугами, – Маркс просто отмечает этот факт, не изгоняя их, таким образом, из сферы производства.
Впрочем, никакая теория производительного труда не имела бы значения для определения национального дохода, если бы не предположение, что доходы непроизводительных рабочих являются “выведенными”, или перераспределёнными доходами, т.е. трансфером.

3. “Доходы сектора услуг являются трансферами.” Заявление, что “первичные” доходы, порождённые материальным производством, перераспределены, следовательно удвоены, в форме доходов лиц, занятых в секторе услуг, похоже, предполагает, что сектор услуг не даёт взамен ничего тем, кто покупает у него или финансирует его через налоги. Эта крайняя интерпретация буквально была озвучена просоветским французским экономистом Жаном Бенаром [4]. Поскольку советские экономисты признают полезность и даже необходимость сектора услуг, правильнее сказать, что для них услуги не поддаются экономическому измерению в терминах стоимости. В строго экономической оценке они не учитываются. Аналогично, акт героизма или выигрыш в лотерее, или любая другая “заслуга”, за которую человек получает материальное вознаграждение, не подпадает под категорию экономической стоимости, и именно поэтому доход, полученный таким образом, является трансфером. Отвечает ли это взглядам Маркса?
Отношение между доходами, происходящими из капиталистического производства и порождёнными вне его, затрагивается в “Капитале”, где Марксу случилось охарактеризовать последние доходы буквально как “производные” (abgeleitet):

Все члены общества, не принимающие прямого участия в воспроизводстве, т. е. не работающие в сфере материального производства или вообще не работающие, могут получить свою долю годового товарного продукта, т. е. предметы своего потребления, прежде всего лишь из рук тех классов, которым в первую очередь достаётся продукт: из рук производительных рабочих, промышленных капиталистов и землевладельцев. Постольку их доходы materialiter происходят от заработной платы (производительных рабочих), прибыли и земельной ренты и потому являются доходами производными по отношению к этим первичным доходам. Но, с другой стороны, эти в указанном смысле производные доходы приобретаются их получателями в силу их общественной функции как королей, попов, профессоров, проституток, солдат и т. д., вот это и позволяет им рассматривать эти свои функции в качестве первоначальных источников своих доходов [17, Т. 2, глава 19, С. 418-19].

Цель этого пассажа – проследить путь личных доходов, порождённых в капиталистическом секторе, и соответствующий процесс, через который потребляемая часть капиталистической выручки частично возвращается к тем, кто участвовал в её производстве внутри данного сектора, частично уходит в некапиталистическую сферу. В сходном отрывке в “Теориях…” Маркс развивает идею о том, что рынок некапиталистических услуг ограничен размером той части личных доходов, происходящих из капиталистического сектора, которую получатели этих доходов решат потратить на эти услуги. Отсюда следует, что “труд, которым заняты профессора и врачи, не создаёт напрямую фонды, из которых они получают плату” [16, p. 208].
Перефразируя эту логическую цепочку, трата доходов, заработанных в капиталистической сфере, на капиталистическую продукцию образует часть кругооборота капитала (денежный капитал – покупка средств производства и рабочей силы – процесс производства – сбыт продукции продавцам средств производства и рабочей силы – денежный капитал); трата этих доходов на некапиталистическую продукцию представляет собой кратковременную утечку из этого кругооборота, которая возмещается, когда получатели некапиталистических доходов тратят свои доходы на капиталистическую продукцию. Эти “обходные транзакции” между некапиталистическим и капиталистическим секторами – чисто двусторонние обмены, и они не порождают никакого собственного кругооборота, который был бы аналогичен обороту капитала; если мы пренебрежём транзакциями внутри сектора некапиталистических услуг, то поставщики таких услуг не могут быть покупателями своей собственной продукции.

Чтобы правомерно интерпретировать эти пассажи, в частности слово “производные”, как указание на двойной учёт, нужно показать, что Маркс отрицал наличие какой-либо меновой стоимости у рабочей силы, предлагающей разнообразные “общественные функции”. Но процитированные пассажи не позволяют сделать такой вывод, поскольку в них не рассматриваются экономические аспекты этих функций.

Там, где Маркс всё же анализировал экономические аспекты некапиталистических услуг, он не оставлял сомнений в том, что приобретение услуг он понимает как обмен, экономический по своей природе, который в чистом виде всегда является обменом стоимостных эквивалентов, другими словами прямой противоположностью трансферов. Он пишет: “Рабочий сам может приобрести труд, то есть он может купить товары в форме услуг. Если таким образом он потратит свою зарплату на её эквивалент в услугах, это то же самое, как если бы он потратил её на товары любой разновидности” [16, p. 322]. И ещё через несколько предложений:

Эти услуги, как и товары, которые я покупаю, могут быть необходимы, или по крайней мере казаться таковыми, как в случае услуг солдата, врача, адвоката, или просто могут приносить мне удовольствие; это никоим образом не меняет их экономического характера… Они могут быть даже навязанными услугами, как услуги чиновников и тому подобные [16, p. 323; курсив мой].

То, что справедливо для индивидуального акта обмена, справедливо также и для совокупного:

Наряду с потребительскими благами, существующими в форме товаров, всегда есть определённое количество предметов потребления в форме потребительских услуг. Общая стоимость предметов потребления всегда выше, чем она была бы, если бы эти потребительские услуги не существовали. Она, собственно, равна стоимости самих товаров, уплаченных за эти услуги. Как и во всяком обмене между товаром и товаром, стоимость обменивается на стоимость [16, p. 209].

Хотя Маркс иногда и резервировал термин “товары” для материального производства [16, p. 210], предыдущие цитаты убедительно показывают, что он рассматривал услуги – товары, “состоящие из одной только рабочей силы” [16, p. 202] – как полноценное экономическое благо. Интерпретация его “производных” доходов как трансферов таким образом совершенно опровергается.
Если внимательно исследовать все утверждения Маркса относительно услуг, можно заметить определённое колебание между двумя типами формулировок. Чаще всего аргументация ведётся в рамках традиционной антиномии, “товары” против “услуг”. Но в других местах Маркс возвращается к своей собственной концептуальной системе и терминологии. Согласно последней, услуга в широком смысле – ничто иное, как потребительная стоимость товара, а “услуга” в конкретном смысле – это потребительная стоимость одного конкретного товара, т.е. рабочей силы [16, pp. 321-22]. Потребительные стоимости, будучи чисто качественными, не подлежат сложению с меновыми стоимостями товаров; совокупный показатель, составленный из услуг и материальных товаров, таким образом, в строгом марксистском смысле лишён смысла. Услуги как таковые не могут быть, в строгом смысле слова, объектом торговли. При так называемом “приобретении услуг” мы на самом деле покупаем (т.е. нанимаем) товар рабочую силу, тогда как наслаждение её “услугой” составляет потребление того, что является её потребительной стоимостью.
С другой стороны, вполне определённый смысл есть у совокупного показателя, составленного из материальных товаров и товара рабочей силы, продающей свою деятельность, свой труд, как “услугу”; в таком показателе обе группы товаров измеряются в терминах их меновой стоимости, которая является их общим знаменателем. Поскольку в Марксовой системе изучение потребительных стоимостей как таковых выходит за рамки экономической науки [17, Т. 1, глава 1], его изложение следует перестроить в терминах транзакций, включающих лишь товары, в том числе и рабочую силу, поставляющую услуги для конечного потребления. Частично интерпретаторы Маркса обязаны своими трудностями этому колебанию между формулировками. Если бы Маркс везде строго придерживался собственной терминологии, аспект меновой стоимости в том, что обычно называют “услугами”, как и ложность проблемы удвоения при учёте доходов, была бы ясно видна.

Б. Второстепенные элементы теории национального дохода у Маркса
Пытаясь лучше прояснить свои взгляды на проблему производительного и непроизводительного труда, Маркс вступил в интеллектуальную дуэль с такими пост-смитианскими авторами, как Сэй, Ганиль, Росси и пр., и в пылу сражения он отклонился и ушёл в проблему расходов на социальную сферу (social overhead cost), не проговорив её отношения к теории производительного труда, разработанной на основе трудов Адама Смита. Расходы на социальную сферу, безусловно, являются проблемой, релевантной для определения национального дохода, но она отодвигает вопрос производительного и непроизводительного труда в ещё одну плоскость дискуссии. В этой полемике Маркс использовал слово “производительный” для труда, создающего стоимости, которые приносят положительное удовлетворение от благ, будь то в промежуточной форме средств производства либо конечные потребительские товары; слово “непроизводительный” он зарезервировал для труда, выполняющего функции, которые могут уместиться в широкую концепцию расходов на социальную сферу. Под этими функциями он понимал такие, выполнение которых не увеличивает общественный продукт (определённый в смысле позитивных благ – за неимением лучшего выражения мы используем это), но невыполнение которых реально или потенциально увеличит общественный дискомфорт. Характерная цитата:

“Солдат входит в побочные производственные расходы, так же, как и многие другие непроизводительные рабочие, не дающие никакого продукта, ни интеллектуального, ни материального, полезны и необходимы из-за дефективной организации общества”⁴ [16, p. 296].

В то же время Маркс осознавал различие между расходами на социальную сферу и услугами “других непроизводительных рабочих … чей труд мы покупаем, чтобы использовать в качестве предмета потребления в нашем полном распоряжении” [16, p. 297]. Это различие могло бы служить полезным критерием при рассмотрении проблем концепции позитивных благ в национальном доходе. Ниже мы увидим, как его применял Аболин, один из советских экономистов 1920-х годов.
Другая второстепенная проблема, всплывшая в Марксовой полемике, затрагивает вопрос услуг, которые, хотя они и являются источником дохода для их поставщиков, сложно принять в качестве дополнений к доходу общества (например, услуги проституток или киллеров). Маркс не сформулировал явно критерии, по которым он исключает такую деятельность, не прояснил он также, являются ли его соображения экономическими или этическими.
Ни один из этих вопросов не был выделен в качестве отдельной проблемы в советской литературе. Второстепенные дискуссии Маркса используются, в мешанине аргументов, для поддержки официальной теории. Все услуги молчаливо засчитываются в расходы на социальную сферу, и неизменно подчёркивается желательность сокращения их объёма. В качестве примеров обычно приводят бюрократию и управление, тогда как услуги, которые “мы покупаем для использования в качестве предметов потребления”, попросту игнорируются [8, pp. 686-687].

Размытая Марксова концепция “расходов на социальную сферу” возвращает нас к его концепции непроизводительных функций в производстве и обращении капитала. Так же, как солдат и судья не прибавляют никакой продукт к национальному богатству, кроме как косвенно, избавляя производительного рабочего от необходимости самому тратить время на эти непроизводительные функции и тем самым увеличивая его продукт и даже производительность [16, pp. 306-07], – так же и начальник цеха, бухгалтер, специалист отдела по продажам и капиталист в качестве капиталиста, будучи необходимыми для функционирования капитала, не создают никакой стоимости. Потребительная стоимость или услуга, которую они предоставляют и ради которой их нанимает капиталист, заключается в продвижении произведённой стоимости из сферы производства через сферу обращения к точке, где она входит в сферу потребления – не будучи способными создать какую-либо стоимость самостоятельно. Увеличение их числа – в отличие от производительных рабочих – не прибавляет ничего к объёму производства. Для обеспечения их средствами к жизни, в форме дохода или продукции, нет никакого другого фонда, кроме прибавочной стоимости, т.е. выручки, превышающей стоимость постоянного и переменного капитала, где к последнему относятся зарплаты и потребление производительных рабочих.

Однако, несмотря на всю схожесть, с точки зрения определения и статистического измерения национального дохода труд социальной сферы и непроизводительный труд на службе у капитала – совершенно разные вещи. Если мы примем определение национального дохода как позитивных благ, то мы можем исключить услуги социальной сферы как не прибавляющие ничего к благу. (При этом мы должны чётко понимать, что это исключение основано лишь на стоимостном суждении относительно их потенциала по умножению блага. Они исключаются не для того, чтобы избежать двойного учёта, поскольку, как и ранее, с ними всегда будет автономная стоимость, т.е. стоимость рабочей силы, производящей их.) Доходы работников, занятых непроизводительными функциями в сферах производства и обращения капитала, ни при каких обстоятельствах не могут быть исключены из совокупного показателя, поскольку они соответствуют определённой части стоимости продукта, а именно той, которую они впоследствии покупают. Создали ли они эту стоимость либо просто управляли ею или администрировали процесс производства – не имеет значения. В Марксовой схеме все эти непроизводительные доходы принадлежат к классу первичных доходов, выплачиваемых из фондов работающего капитала.
Возвращаясь к этому вопросу в статистических терминах, если мы измерим годовую добавленную стоимость в рыночных ценах, она совпадёт с измеренными расходами только в том случае, если эти расходы будут включать также зарплату непроизводительных работников, так же как они включают прибыль. Суть остаётся аналитически такой же, будь то непроизводительные функции, выполняемые в рамках деятельности производственных предприятий либо в отдельных отраслях, таких как торговля, маркетинг, пиар, консалтинг и т.д.
Нынешнее советское экономическое мышление, похоже, сковано терминологической ошибкой “одно слово – один концепт”, мешающей увидеть все разнообразные значения и последствия терминов “производительный” и “непроизводительный” у Маркса. Так, касательно последнего нашего пункта, советские экономисты иногда критикуют западную концепцию национального дохода за включение доходов от торговли, пиара и т.д. [8, p. 240], и в то же время считают необходимым оправдывать своё собственное включение торговли отсутствием коммерческой спекуляции в советских условиях или статистическими сложностями в отделении измерения производительного вклада торговли (т.е. дистрибуции как конечного этапа транспортировки товаров, следовательно, материального производства) от непроизводительных её функций (“продажа как таковая”). Но с точки зрения Марксовой теории критика западной практики не является оправданной, а в специальном оправдании советской практики нет необходимости.⁵

II. Диссиденты и Маркс
Нынешняя ортодоксия в теории национального дохода установилась, вероятно, в какой-то момент после 1940 г. – это был год публикации последнего значимого текста в поддержку более широкого покрытия национального дохода [13]. Первая догматическая формулировка нынешней доктрины содержится в двух польских статьях, одна написана Брониславом Минцем, другая – Хилари Минцем, в 1947 и 1948 гг. [20] [21]. Прослеживание исторического хода дискуссий среди советских теоретиков национального дохода выходит за рамки этой статьи, но важно отметить, что все сторонники более широкого понимания считали, что твёрдо стоят на почве марксистской теории – и вполне справедливо.
Так, Аболин, один из выдающихся противников концепции материального произвоства в двадцатых годах, пытался обосновать свою концепцию в духе общественного продукта в смысле позитивных благ, о котором шла речь выше [1] [2]. Он верно понимал, что определениям национального дохода релевантна лишь Марксова концепция непроизводительности “в смысле расходов на социальную сферу”. Аболин рекомендовал исключать из общественного продукта те услуги, которые считаются непроизводительными, т.е. промежуточный продукт в смысле расходов на социальную сферу, но оставлять услуги, предоставляющие конечные потребительные стоимости.
Струмилин, ещё один сторонник широких концепций, по крайней мере в своих трудах в двадцатых годах [34] [35], исходил из идеи, что при социализме национальная экономика становится “единым комбинатом”, в котором исчезает различие между производительным и непроизводительным трудом. Все виды труда совместно участвуют в создании общественного продукта, доход любой категории трудящихся соответствует их вкладу в совокупный общественный продукт в смысле приложенного труда, и следовательно должны учитываться в оценке общего показателя.
Как кажется, истоки концепции Струмилина можно проследить в определённых замечаниях, сделанных Марксом в “Критике Готской программы” относительно общественного продукта при социализме [19, С. 8-12]. Согласно Марксу, при социалистической системе индивидуальный труд будет составлять неотъемлемую часть совокупного общественного труда (Gesamtarbeit), обеспечивая общество напрямую потребительными стоимостями, без посредничества товарного рынка. Этот совокупный общественный продукт логически включает труд, который в нынешней советской схеме относят к “непроизводительному”.
Последние голоса в пользу более широких концепций национального дохода принадлежали Пашкову и Курскому.6 Пашков, понимая абсурдность называния доходов сектора услуг трансферами, пишет в 1939 г.:

При учёте величины народного дохода СССР было бы неправильно ограничиваться учётом только чистой продукции, создаваемой в народном хозяйстве. Учёт народного дохода включает учёт доходов населения. Последние же складываются не только из чистой продукции, но и из услуг, бесплатно предоставляемых населению социалистическим государством или общественными организациями. Врачи, учителя и другие работники, не участвующие непосредственно в материальном производстве продуктов, получают часть общественного продукта, взамен чего отдают обществу свой труд в виде услуг. Вопроизводство общественного продукта предполагает воспроизводство и услуг; в обществе происходит обмен между разными работниками, членами общества [7, С. 75].⁷

А. Курский в обзоре от 1940 г. [13] сборника статей о национальном доходе, из которого взята предыдущая цитата, яростно выступил против концепции материального производства, отталкиваясь от интерпретации Маркса в духе той, которая представлена здесь:

Труд в сфере материального производства, конечно, является фундаментальной общественной силой, создающей материальное богатство. Однако рабочие и крестьяне не могли бы создать никакое материальное богатство без обеспечения культурного, техническиого и другого обслуживания со стороны нашей новой социалистической интеллигенции. Труд, занятый в “нематериальной” сфере, является неотъемлемой частью общественного труда социалистического хозяйства. Выражение “услуга”, говорит Маркс, “это лишь выражение конкретной потребительной стоимости, произведённой трудом, как и любой другой стоимости; но это выражение, относящееся конкретно к определённому виду потребительной стоимости, произведённой трудом, который производит услугу не в форме предметов, а деятельности; но в этом отношении оно не отличается от машины, от часов, например”⁸ [13, p. 105].

После догматического урегулирования вопроса, противоречия сузились до проблемы того, как быть с пассажирским транспортом. Согласно официальному определению, пассажирский транспорт – как личная услуга – исключается из национального дохода. Те, кто выступают за его включение, стоят перед задачей примирения концепции материального производства, которую нельзя оспаривать, с характером пассажирского транспорта как личной услуги. Так, Кронрод предлагает ввести для пассажирских перевозок новую категорию “материальных услуг” [12, p. 149]. Струмилин, в целом отказавшийся от идеи всеобъемлющей концепции национального дохода, отстаивает более гибкое понимание материальности продукции и приравнивает продукцию пассажирского транспорта к производству электроэнергии [36, pp. 148-9]. Далее, встречаются взгляды в пользу включения на том основании, что большая часть пассажирских перевозок служит для доставки рабочих на место работы и таким образом предположительно считается производительной [23].
В плане соответствия Марксу вопрос довольно простой. В “Капитале” весь транспорт объединён с другими отраслями, производящими продукты нематериальной природы [17, Т. 2, глава 1, С. 64], тогда как в “Теориях…” и грузовые, и пассажирские перевозки считаются составной частью материального производства [16, p. 328]; материальный характер транспорта в целом в последнем отрывке, похоже, выводится, с одной стороны, из технического аспекта производственного процесса, а с другой – из изменения местонахождения предмета труда, что любопытным образом интерпретируется как материальное изменение. Ни один из этих двух подходов Маркса, какими бы взаимоисключающими они ни были, не поддерживает исключение пассажирских перевозок: первый не подходит тем, что ставит под вопрос саму концепцию материального производства при расчёте национального дохода, второй не подходит тем, как классифицирует экономические отрасли.
Хотя классификация в “Теориях…” явно требует включения пассажирских перевозок в материальное производство, их свойство личной услуги, видимо, кажется настолько очевидным, что их включение автоматически поставило бы под угрозу концепцию материального производства. Вероятно, боятся, что если допустить пассажирские перевозки, то за ними последуют и другие услуги. Следовательно, этот узкий вопрос затрагивает целый догмат, что, вероятно, объясняет, почему вокруг такого относительно мелкого пункта идёт почти такая же жаркая дискуссия, как в двадцатых годах относительно базовых принципов – например, ожесточённая полемика между Аболиным и Вайсбергом [1] [2] [41] [42].

III. Заключительные замечания

Хотя национальный доход в советской России на словах по-прежнему в чести как “наилучший экономический показатель”, его затмевает растущий теоретический и практический интерес к более всеобъемлющим совокупным показателям и “балансам”, в которых услуги и управление занимают своё место наряду с сектором материального производства [15 [30, pp. 36-37] [32, p.94]. Зачем же тогда настаивать на узкой концепции национального дохода? Это нельзя объяснить “верностью марксизму”, поскольку она несовместима с теориями Маркса. Пытаясь найти прагматическое объяснение, Э.Ф. Джексон предположил, что Советы на самом деле применяют неозвученный принцип, согласно которому национальный доход должен быть “наиболее широким валовым показателем, который является общепринятым объектом увеличения” [11]. Но разве всеобъемлющая концепция, при надлежащем разложении на составные части, не позволила бы с лёгкостью проследить рост материального производства и в то же время ответить на многие другие вопросы, которые интересуют плановиков?
Искать рациональный мотив за тем, что кажется формалистическим ритуалом, кажется разумным. Но этот поиск вполне может быть бессмысленным. Советское определение национального дохода получило статус догмы; поэтому по сути неважно, работает ли содержание этой догмы и насколько хорошо. Содержательное объяснение, почему такая концепция была принята и поддерживается, скорее принадлежит к сфере экономической Dogmengeschichte. Наличествующий материал – тон и характер аргументации, использованной в довоенных дискуссиях [18] [24] [41] [42] – производят сильное впечатление, которое должно быть подтверждено или опровергнуто более пристальным исследованием, что концепция материального производства победила благодаря политическому выживанию и доминированию тех, кто её продвигал, а не благодаря каким-либо внутренним достоинствам самой концепции.

The American Economic Review, Vol. 51, No. 3 (Jun., 1961), pp. 325-344

1. Обсуждение торговли как непроизводительной деятельности см. ниже в главе Б.
2. На момент написания этих трудов Петрова отделяло ещё больше двух десятилетий от сталинского эдикта о “товарном производстве при социализме”.
3. Вспомним ещё раз о характере текста, из которого взята последняя цитата. В отличие от “Капитала”, “Теории…”, а особенно разные заметки о производительном и непроизводительном труде представляют собой даже не первый черновик; это просто наброски и наблюдения, сделанные Марксом при чтении разных экономических трудов и записанные так, как они пришли ему в голову. Часто перефразированный отрывок автора сливается с собственным комментарием Маркса, либо фокус комментариев смещается по мере чтения автора. Для того, чтобы плодотворно использовать такой текст, необходимо сначала вычленить из него связную теоретическую структуру и вынести за скобки нестыковки. Схоластический подход, практикуемый, как правило, советскими экономистами, наделяет равным весом каждое слово и предложение и позволяет противоречиям сосуществовать, не будучи признанными и разрешёнными. На наш взгляд, в данном случае советская теория наивно апеллирует к пассажу, который в таком виде должен был бы быть исключён из всякой критической реконструкции Марксовой теории.
4. Эта проблема также является предметом сатирической реплики Маркса о “производительности” преступника, обеспечивающего рост национального богатства, производя всю организацию полиции и криминальной юстиции, инструменты пыток, учебники по уголовному праву, изобретения в слесарном деле и в техниках задержания и т.д. В этом пассаже он затрагивает вопрос, должна ли какая-либо часть материального производства быть включена в расходы на социальную сферу, тем самым расширяя проблему и выводя её за рамки сферы услуг [16, pp. 293-94]. Однако он не разработал далее эту тему в теории.
5. Москвин и Петров, похоже, поняли это и являются исключениями [22, pp. 141-42] [26].
6. В недавнем французском исследовании, которое, похоже, игнорирует работы Аболина и Струмилина, эти последние остатки гетеродоксии рассматриваются как провозвестники возможной реформы [6].
7. Пол Студенский ошибочно приписывает этот отрывок, и выраженную в нём позицию, Струмилину [37, p. 205] [38, pp. 186, 531].
8. Ссылка на этот отрывок из Маркса [16, pp. 321-22] есть в конце части I, главы А.3 выше.

Ссылки

1. Арт. Аболин. За марксистское толкование категории производительного труда // Плановое хозяйство. – 1928. – №10. – С. 138-52.
2. Арт. Аболин. Производительный и непроизводительный труд при капитализме и в СССР // Плановое хозяйство. – 1928. – №8. – С. 150-64.
3. Д. Аллахвердян. Национальный доход СССР. – М., 1958.
4. Jean Benard, “Le probleme du revenu national dans la theorie marxiste,” in Ch. Bettelheim ed., Economie Politique et Problemes du Travail, Paris, 1949, pp. 1-35.
5. М.З. Бор. Баланс народного хозяйства СССР. – М., 1956.
6. Jean-Yves Calvez, Revenu National en URSS. Problemnes theoriques et description statistique. Paris 1956.
7. Институт экономики (Академия наук СССР). Народный доход СССР: его образование и учёт // ред. Черномордик Д.И. – М.: Госпланиздат, 1939.
8. Institute of Economics of the Academy of Sciences of the USSR, Political Economy. London 1957.
9. E. F. Jackson, “Social Accounting in Eastern Europe,” in International Association for Research in Income and Wealth, Income and Wealth, Ser. IV, London 1955, pp. 242-61.
10. М.В. Колганов. Народный доход СССР. – М., 1940.
11. Г.А. Козлов и С.П. Первушин. Краткий экономический словарь. – М., 1958.
12. Я.А. Кронрод. Социалистическое воспроизводство. – М., 1955.
13. Курский А. Рецензия на Черномордика [7] // Плановое хозяйство. – 1940. – №1. – С. 104-6.
14. И. Лаптев. Баланс грубейших ошибок // Большевик. – 1937. – №7.
15. Jan Marczewski, “Le role des comptes nationaux dans les economies planifiees de type sovietique,” in International Association for Research in Income and Wealth, Income and Wealth, Ser. IV, London 1955, pp. 167-241.
16. Karl Marx, A History of Economic Theories (original title: Theorien über den Mehrwert). New York 1952.
17. К. Маркс. Капитал. – Т. 1, 2, 3.
18. К. Маркс. К критике политической экономии.
19. К. Маркс. Критика Готской программы.
20. Bronislaw Minc, “Z zagadnień dochodu narodowego” (Some Questions of the National Income), Nowe drogi, 1947, No. 5, 49-65.
21. Hilary Minc, “O wlasciwe metody planowania w Polsce” (For Correct Planning Methods in Poland), Nowe drogi, 1948, No. 8, 17-38.
22. П.М. Москвин. Вопросы статистики национального дохода СССР. – М., 1955.
23. Vladimir Nachtigal, “Narodni duchod a jeho vypocet v CSR” (National Income and Its Calculation in the Czechoslovak Republic), Politicka ekonomie, 1955, No. 6, 440-62.
24. А. Ноткин и Н. Цаголов. О теории и схеме баланса народного хозяйства СССР академика С. Струмилина // Плановое хозяйство. – 1937. – №4. – С. 79-111.
25. A. Nove, “Some Notes on Soviet National Income Statistics,” Soviet Studies, 1955, No. 3, 247-80.
26. А.И. Петров. Буржуазная статистика национального дохода в капиталистических странах // Л.М. Цырлин и А.И. Петров. Буржуазная статистика скрывает правду. – М., 1953. – С. 141-67.
27. А.И. Петров. Курс экономической статистики. – М., 1954.
28. А.И. Петров. Народный доход СССР. – М., 1949.
29. А.И. Петров. Теоретические предпосылки исчисления народного дохода // Плановое хозяйство. – 1927. – №2. – С. 107-32.
30. Т.В. Рябушкин. Проблемы экономической статистики. – М., 1959.
31. Т.В. Рябушкин. Статистические методы изучения народного хозяйства. – М., 1957.
32. Т.В. Рябушкин. Очерки по экономической статистике. – М., 1950.
33. Dudley Seers, “A Note on Current Marxist Definitions of the National Income,” Oxford Economic Papers, June 1949, 1, 265ff.
34. С.Г. Струмилин. Народный доход СССР. К методике изучения вопроса // Плановое хозяйство. – 1926. – №8. – С. 140-63.
35. С.Г. Струмилин. К теории баланса народного хозяйства // Плановое хозяйство. – 1936. – №№9, 10. – С. 86-114.
36. С.Г. Струмилин. Статистико-экономические очерки. – М., 1958.
37. Paul Studenski, “Methods of Estimating National Income in Soviet Russia,” Studies in Income and Wealth, Vol. VIII, National Bureau of Economic Research, New York 1946, pp. 195-234.
38. –—–, The Income of Nations. New York 1958.
39. –—– and J. Wyler, “National Income Estimates of Soviet Russia – Their Distinguishing Characteristics and Problems,” Am. Econ. Rev., May 1947, 37, 595-610.
40. “A Note on Some Aspects of National Accounting Methodology in Eastern Europe and the Soviet Union,” U.N. Econ. Bull. for Europe, 1959, No. 3, 52-68.
41. Р.Е. Вайсберг. Общественный продукт при капитализме и в СССР // Плановое хозяйство. – 1927. – №5. – С. 126-47; №6. – С. 135-53.
42. Р.Е. Вайсберг. Против вульгаризации и легкомыслия // Плановое хозяйство. – 1928. – №8. – С. 165-86.
43. А. Залкинд. К вопросу о методах исчисления народного дохода. Создаётся ли народный доход в пассажирском транспорте? // Проблемы экономики. – 1939. – №1. – 137-51.