«Ее (России) бытие наступает «после» того, как история (Европы, других стран) уже совершилась, закрепляя ее навсегда «позади» движений мировой истории, делая ее навсегда и неизменно запоздавшей. Россия пребывает после истории, Россия запоздала, но запоздала безвозвратно, поскольку история как таковая перестала существовать. В этом смысле она страна, в которой время «после» современности, запоздавший интервал «после» определяет все ее «исторические» модальности»

Можно подумать, будто эти слова принадлежат какому-нибудь либеральному публицисту, написавшему, что он думает о современном российском обществе. Легко представить себе этот текст среди статей на «Кольте» или «Свободе», опубликованных по итогам празднования 70-летия победы во Второй мировой войне.

Но нет, эти слова были написаны в 2003 году, их автор – сербский философ Драган Куюнжич, ими открывается его эссе «Российская колониальная идентичность». Вспомните, при каких обстоятельствах он писал эти строки. Его родная Югославия приближалась к концу, а ее осколки думали, оставаться ли им вечной погранзаставой между «дикой» и «просвещенной» Европами, или же наконец-то примкнуть к одной из них.

«Просвещенная» Европа – это ЕС, где наступил пресловутый «конец истории», а страны перешли в стадию социального консерватизма, сосредоточившись на росте уровня жизни статуарного мультикультурного сообщества. «Дикая» Европа – это Россия, Беларусь и тогдашняя Украина. В них история (время) вовсе отсутствует. В Беларуси – утвердившаяся неподвижная диктатура, в Украине – перманентный кризис и дух усталости накануне первого Майдана, в России – националистическая реакция, пришедшая на смену дикому либерализму.

«Конец истории» – это переизбыток, мнимое благоденствие Европы, которое рано или поздно приведет ее к пресыщению и новому тоталитаризму, фашизированной форме власти капитала. Отсутствие истории вызывает тошноту. Отсутствие истории – это патриотизм нон-стоп, окончательно оформившийся к тому моменту, когда я пишу эти строки. В 2011 году у нас был юбилей начала войны, в 2012 мы праздновали сталинградский подвиг, в 2013 – прорыв блокады Ленинграда, в 2014 – Курскую дугу, в 2015 – 70-летие победы. В 2016 все начнется сначала.

Потому что Российская Федерация родилась без истории. Ее время не просто остановилось, оно исчезло в тот момент, когда было подавлено провозглашение независимости Татарстана, когда наших юношей бросили на убой в Чечню, когда эта ужасная война условно закончилась условной же победой федералов. Для тех, кто пишет о “патриотизме нон-стоп”, стало общим местом говорить о том, что гипертрофированной памятью о Второй мировой государство вытесняет свои провалы: от Чечни до «Южного потока», от августовского дефолта до срыва мирного плана аннексии восточных регионов Украины. Мне же видится не вытеснение, а именно создание вакуума, в котором только и может существовать нерожденная история. В этом вакууме сосуществуют и не сталкиваются, не вступают в противоречие портрет Сталина, власовский триколор, имперский стяг. Путин, еще не завершивший вторую чеченскую кампанию, уже расписался в любви к подобной альтернативной истории. Чего стоят хотя бы его слова о том, что борьба с татаро-монгольским игом была не национально-освободительной, а гражданской войной. Движение времени в таком обществе не допускается, оно возникает лишь мерцающими и очень травмирующими частицами (как правило, это крупные теракты: Буденновск и Беслан превращаются из городов в наименования для жестоких преступлений).

После известных событий Украина была вырвана из подобного контекста. Именно эта вырванность так раздражает патриотов России, потому что в вакуум начинают просачиваться частицы времени. Они просачиваются через дыры, которые тщетно пытаются заколотить «бандеровцами», «фашистами», «пятой колонной» и экскурсами в историю Крыма. Даже мотив «вежливых людей» вовсе не новаторство кремлевских пропагандистов: во время второй чеченской в «Коммерсанте» вышла статья с заголовком «Вежливые зачистки».

Итак, Украина сдвигает границы «просвещенной» Европы, сокращая пространство Европы «дикой». Руководство страны начинает игру со временем. Многих русских патриотов возмутило, что Порошенко отказался праздновать День Победы 9 мая, сдвинув его на 8 число. Негодование это вовсе не связано с мнимым «осквернением» праздника. Киев всего лишь синхронизирует часы с европейскими, как в марте 2014 года Симферополь перевел стрелки на московское время. Потеря власти над временем прямо соотносится с потерей власти над пространством.

Украина сдвигает границы времени и пространства, Россия же пытается устоять на месте и идет на сближение с еще одной страной, проходящей через ее путь «развития». Это Турция эпохи Эрдогана, курортный придаток к Европе, который теперь пытается вспомнить мусульманскую «дикость» Османской империи. Но что так намертво удерживает Россию, превращая несдвигаемость в агрессию? Хотелось бы вернуться к Драгану Куюнжичу, с которого я начал свое краткое размышление. В статье «Борис Гройс и призраки Маркса» этот проницательный философ говорит:

«Мумия Ленина очень напоминает полотно Ганса Гольбейна «Мертвый Христос во гробе», которое фигурирует в «Идиоте» Достоевского. Писатель полагал, что «от такой картины вера может пропасть», поскольку Христос изображен вечно тождественным себе в своей смерти, без тени потусторонней надежды».

Кто же убивает время, а с ним «потустороннюю надежду»? Ответ очевиден. Мавзолей Ленина стал символом конца великой революции и началом тоталитарного ига. Широко известна легенда, согласно которой Крупская резко выступила против мумификации мужа, из-за чего Сталин ответил угрозой того, что Ленину легко найти новую вдову. Кладя Ленина в прозрачный гроб, Сталин на самом деле положил в него себя, живого, со всей своей убивающей и всепроникающей властью. (К слову, десталинизация не произошла после уничтожения мавзолея Кобы, а, напротив, государственность лишь усилилась, потому что дубликат власти мешал ее строгой единичности).

Если власть является тем, что аннигилирует время, то воскресить его, очевидно, может только безвластие. Анархия есть обретение хроноса, его творение. Анархист не может быть историком, он не может задумываться о такой категории, как «прошлое», которая несет в себе заряд статуарного, неподвижного. В противном случае он рискует в один день осознать себя тем же патриотом, но с другими моральными установками. Тем же милитаристом, но с другими оправданиями. Наша задача – ткать историю, а не выбирать между ее концом и ее отсутствием. И здесь нам нужно понимать, что Украина пытается двигать историю, но история в ее «просвещенном» европейском изводе, напомню, есть путь к остановке. Выбирать между 110-вольтными и 220-вольтными розетками? Не в этом цель наших жизней.