Об «антинемцах»

Мы представляем вашему вниманию текст почти что десятиленей давности, но в отличие от Википедии дотаточно хорошо объясняющий генезис и основные положения такого спорного явления на политической сцене Германии и Австрии, как «антинемцы».

«Антинемцы» — это, в первую очередь, ярлык для людей, которые всё ещё действуют окружающим на нервы, постоянно спрашивая: «Как вы относитесь к категорическому императиву, призывающему разрушать все системы угнетения и эксплуатации?»

«Против антисемитизма, солидарность с Израилем! От права Израиля на существования и до коммунизма!»

Люди, именуемые так, соглашаются с этим определением в той степени, в которой они ощущают себя не затронутыми царящим в обществе историческим беспамятством и настаивают, что надежды на свободное от принуждения общество, пускай и не способные осуществиться в условиях рыночной экономики, но, по крайней мере, ещё сохраняемые наподобие вирулентного штама, — безвозвратно утрачиваются, стоит организоваться «немецкой» форме капитализма.

Следовательно, думать и действовать «по-антинемецки» значит защищать те политические формы опосредования и репрезентации в обществе и государстве, которые базируются на отделении свободных и равных владельцев товаров, с одной стороны, и ориентированных на всеобщее благо граждан, с другой, от тех, кто стремится упразднить это отделение в авторитарном «народном государстве», субъекты которого не зависят ни от чего, кроме государственных подачек.

«Игра окончена, фрицы»

Тот, кто не клеит на себя ярлык «антинемца» в этом смысле — по меньшей мере, недооценивает опасность «немецкой идеологии», которая, разумеется, включает не только граждан Германии, а распространена по всему миру. Её историческая основа включает не только «обычные» для капитализма эксплуатацию и отношения господства и подчинения, не только имманентные для капитализма войны и вписанный в самую его основу антисемитизм. Oна делает возможным существование идеологии, чьим эмпирически неопровержимым историческим элементом является тот факт, что немецкая версия взаимоотношений государства и общества в первой и второй мировой войне чуть не уничтожила человечество и целом и евреев в частности.

«Антифа значит солидарность с Израилем!»

Существование государства Израиль — практический и эмпирический аргумент против тяги к уничтожению, исторически присущей немецкой идеологии. Отношение к этому государству служит важным критерием того, где именно проходит граница между немцами и «антинемцами».

Несмотря на то, что антинемецкая критика идеологии обоснована исторически, она отказывается от типичного левого стремления обратиться к истории, чтобы обнаружить там подходящее для себя политическое течение. «Антинемец» позволяет себе подчинить примату разума и исторические процессы. И в этом смысле он отбрасывает ярлык «антинемца»: он знает о партийной и кружковой иррациональности, которая противопоставляет свободное мышление программированию будущего и теории. Поэтому он решительно осуждает всякую попытку создать на основе понятия «антинемцы» какую бы то ни было позитивную идентичность — неважно, исходит она изнутри или снаружи.

Те, кого сейчас зовут «антинемцами», — лишь группы отдельных людей, которые — и об этом нельзя, да и не стоит умалчивать — разделяют определённый комплекс идей.
Помимо вышеназванных, к ним относятся некоторые биографически схожие товарищи постарше: они отвергли превращение остатков движения 68-го года в партию «зелёных». оставив позади трудовую теорию стоимости и политический сталинизм, ленинизм и троцкизм.

«Все хорошее приходит свыше»

Oни настаивали на необходимости упразднения государства, денег, политики и нации. Oни не поддержали, например, глупый поступок Фракции Красной Армии, которая создавала партийной программе «зелёных» ореол революционного насилия. Они радовались, когда, по крайней мере, какая-то часть левых под лозунгом «Больше никакой Германии!» сопротивлялась спектаклю воссоединения ГДР и ФРГ, но уже тогда догадывались, куда всё это приведёт: как, впрочем, и всегда, эти левые не сделали никаких практических выводов из провозглашаемых ими благих намерений и оказались вполне «немецкими», т.е. действовали и мыслили во имя другого, лучшего «немецкого народного государства».

«Антинемцам» пришлось, в конце концов, доказывать и этим левым, что продолжающие жить в их среде антисионизм и антиамериканизм, а также их филоисламизм являются ни чем иным, как современными вариантами исконного немецкого антисемитизма. А антинационалистам они вскоре были вынуждены объяснять, что понятие «нация» включает несколько определений, отчего одинаково критичное равное отношение ко всем нациям является абсолютно неверным теоретически и практически.

Так называемый современный «антинемец» уже давно знает, что между критикой капитала, государственности и идеологии не может быть ни малейших различий, это одно и то же. Он знает, что развитие левой теории, зеркальное отражение левой практики, за исключением критической теории, находится со времён конфликта между Марксом и Бакуниным в застое.

Таким образом, не нужно удивляться, что к основам антинемецкой критики, помимо критической теории Адорно, Хоркхаймера и прочих, относятся и произведения, восходящие к теориям, чьи авторы, такие, как Зигмунд Фрейд и Ханна Арендт, едва ли когда-то считались левыми. Даже такие реакционные апологеты «немецкого пути», как Карл Шмит, к примеру, содействуют пониманию реальных процессов капиталистического воспроизводства больше, чем какая-либо истинно левацкая теория времён Маркса.

«Никакой воли для антисемитизма!»

Кроме того, «антинемцы» также полагают, что хайдеггеризм любого толка, за исключением, возможно, определённых моментов у Сартра, подлежит беспощадной критике — даже если это с виду безобидное модное веяние, распространённое в академической среде, вроде постструктурализма. Хайдеггеризм со всеми своими ответвлениями является философской базой немецкой идеологии.

«Антинемец», по определению, столь же мало вписывается в культурные или академические круги, как и в политические — чем он ни в коем случае не гордится. Он весьма об этом сожалеет. Но он настаивает, что критика лишь тогда чего-то стоит, когда не обязана ничему, кроме разума. Поэтому в спорных вопросах он придерживается личной позиции, т.е. изначально отказывается от позиции всеведущего эксперта, зорко отделяющего преимущества от недостатков в надежде, что реальность всё-таки опровергнет его опасения.

Он не прощает теоретиков, когда их теоретические построения оборачиваются смешением понятий «жертва» и «палач» или даже размыванием границ между ними, когда эти теоретики перекладывают ответственность с субъекта на царящие в обществе условия, возникшие благодаря историческим, экономическим, системно-структурным или просто антропологическим закономерностям.

Он по характеру негативен — на что зомбированное позитивным мышлением общество едва ли отвечает любовью. Упрёки в притязании на абсолютную истину, в высокомерности, т.е. в том, что он не озабочен «проблемами опосредования», для него так же привычны, как знание, что академическая болтовня совершенно не влечёт за собой освобождение человека от нечеловеческих условий.

«Германия смертельно-опасна!»

«Антинемец» не стесняется иногда соглашаться с самыми настоящими консерваторами, когда они, по каким бы то ни было причинам, вынуждены поступать верно, т.е. когда они противостоят немецкой идеологии и защищают существование Израиля. «Антинемец» твёрдо знает, что он коммунист, и ему безразличны упрёки левых в заключении пакта с классовым врагом, когда он, в частности, поддерживает и хвалит войну С А против Ирака и исламо-фашистского террора (и критикует, когда она ведётся недостаточно решительно). В конце концов, он делает это из-за собственной заинтересованности, зная, как, между прочим, любой левак (только леваки этого не признают), что если немецкая идеология победит либеральную, он не выживет как критик и коммунист.

При этом он, конечно, не разделяет государственного фетишизма, до сих пор довлеющего над самыми различными формами народных фронтов и политики левых объединений, т.е. вытеснения коммунистической борьбы на задний план, чтобы сперва заняться реализацией буржуазных свобод и равенства (как будто они уже не воплощены двести лет назад в капиталистических метрополиях в той единственной форме, в которой они вообще возможны на фундаменте капитализма). Требовать от права и, следовательно, от государства создания справедливого общества всегда было и остаётся непростительной глупостью — ни государство, ни право не могут быть использованы как инструменты для установления невластных отношений.

Так, например, наблюдаемые сегодня во Франции последствия антидискриминационных законов уже который раз демонстрируют, к чему приводит государственный фетишизм: собственно, к тому, что субъекты уже воспринимают друг друга не как свободных и равных, конкурирующих друг с другом граждан, а как достойных защитников культурной общности, т.е. считают себя якобы преследуемым «немецким» меньшинством. В условиях повсеместно реализованного буржуазного права бороться с неизбежными в капиталистическом обществе формами дискриминации надо не в рамках закона, а там, где дискриминация, при формально равных и свободных правовых отношениях, происходит: в политических и частных отношениях. И там борьба должна быть направлена, в пеpвую очередь, против этнических, религиозных и расовых самоопределений субъекта.

Поэтому защита возникшей в эпоху Просвещения идеи отделять государство, которое благодаря правовым институциям воспроизводит капитал и наделяет всех граждан, как бы они между собой ни различались, одинаковыми правами и обязанностями, от общества, в котором эти различия могут и должны реализовываться, — является одним из важнейших пунктов антинемецкой критики. Это институциональное отделение — один из немногих способов борьбы, гарантирующих ослабление «немецкого» капитала, и не должно быть упразднено до того момента, когда коммунизм завершит предысторию человечества, не говоря уже о том, что только такая критика обладает политическим пространством для агитации.

«Никакого сочувствия фрицам!»

Посему современный «антинемец» не вполне уверен, является ли современный коммунизм «левым», да и должен ли вообще. Это — один из открытых вопросов, о которых ещё предстоит поспорить. Но не может быть никакой дискуссии о том, что неотъемлемое свойство разума — это борьба против нынешней иррациональности с помощью того прагматизма, что исторически оправдан и ориентируется на реально существующие властные отношения. Т.е. такого прагматизма, который делает возможной переработку нового опыта и совершенно отличается от того, что, по сути, определяет левую политику, забывшую о практике.

В своей идеологической слепоте эта политика наступает на одни те же грабли, да ещё и выдаёт это за прогресс на пути к социализму.
По этой причине антинемецкий критик отвергает конструктивность; он решительно требует противоположного, он стремится к разрушению засевших глубоко в голове и чувствах фетишей государства, денег, нации и культуры — при учёте исторически обусловленных различий и неравенства во властных отношениях. Но при этом он не вступает в диалог с теми, кто принципиально не отстраняется от людей, считающих евреев или, что то же самое, сионизм ответственными за несчастья других людей.

Также он критикует готовность к переговорам с людьми, которые прежде, чем самоопределиться как граждане и субъекты рынка, хотят быть признанными членами религиозной или этнической группы. Т.к. всякая критика фетишизма наталкивается на агрессивный отпор, «антинемцу» приходится провоцировать, хочет он того или нет. Он не провоцирует ради провокации, в чём его постоянно подозревают, он держит перед критикуемым зеркало, демонстрирующее, что действия и мысли того являются результатом чужих интересов, а не его собственной рефлексии.

При этом он не останавливается ни перед чем: рабочий и безработный не в меньшей степени являются жертвами той же иллюзии, что и капиталист. «Антинемец» отказался от исконного левацкого заблуждения, что обнищание масс, неизбежное при капитализме, их невостребованность капиталом предопределяют их выбор сознательного действия.

Происходит как раз противоположное: эти массы переходят на сторону немецкой идеологии, при условии, что государство и политика не закрывают им этот путь. И, подобно бегущим впереди правым популистам, левые апологеты этих масс — от антиглобалистов до старых и новых социал-демократов — тоже бегут — им вслед.

Коммунизм же, напротив, опирается ни на что иное, как сознательное действие индивидов, которых тошнит от возможности вести счастливую жизнь только тогда, когда большинство вынужденно влачит недостойное существование под ярмом принудительного труда. В противном случае это просто не коммунизм.

You may also like...