Социальный анархизм или анархизм как образ жизни (глава первая)

Мюррей Букчин
Перевод – С.К.

Murray_Bookchin Анархизм – сосуд, содержащий все антиавторитарные идеи, через два века развития столкнулся с внутренним напряжением двух противоположных тенденций: персоналистическим курсом на автономию индивида и коллективистским курсом к достижению социальной свободы.

Противоречие между вышеназванными тенденциями так и не было устранено в истории либертарной мысли. Более того, большую часть последнего столетия, они сосуществовали внутри анархизма в качестве программы минимум – сопротивления Государству, а не программы максимум – четкой идеи нового общества.

Конечно, разные направления анархизма не выступали за совсем разные формы социальной организации, хотя они и отличались в нюансах. По сути же, анархизм в целом выступал за то, что Исая Берлин назвал “негативной свободой” – формальной “свободой от”, а не предметной “свободой для”. Более того, анархизм часто гордился своим продвижением негативной свободы как свидетельством плюрализма, идеологической толерантности и креативности, и даже непоследовательности, по мнению одного постмодерниста.

В теории возникли проблемы, неразрешенные до сих пор, причиной которых стала неспособность анархистов убрать вышеописанные противоречия, сформулировать отношения между индивидом и коллективом, определить те исторические условия, при которых будет возможно безгосударственное анархическое общество.

Пьер Жозеф Прудон, в отличие от многих современных анархистов, пытался сформулировать более-менее конкретный образ либертарного общества. Видение Прудона было обусловлено средой провинциальных ремесленников, так как его концепция была основана на контрактах, в основном между мелкими производителями, кооперативами и коммунами. Однако его попытке смешать покровительственное, часто патриархальное понятие о свободе с договорной социальной организацией не хватало глубины. Ремесленник, кооператив и коммуна, связаны друг с другом скорее согласно буржуазными договорными понятиям о справедливости или правосудии, нежели коммунистическими понятиями о способностях и потребностях, отразившихся в предубеждениях мастеровых о личной автономии, позволяющих любому моральному соглашению, обращённому к коллективу, оставаться вдали от добрых намерений его членов.

Известное изречение Прудона

“Тот, кто своей рукой пытается мною управлять, — узурпатор и тиран. Я объявляю его своим врагом”

сильно клонится в сторону персоналистической, негативной свободы, что отодвигает на задний план его видение анархического общества и сопротивление репрессивным социальным институциям. Это утверждение очень похоже на сугубо индивидуалистическое заявление Уильяма Годвина:

“Есть только одна сила, которой я могу искренне подчиняться – это решение к которым я прихожу путём своего понимания, приказы моего сознания”

Анархизм получает сильный индивидуалистический толчок с апелляцией Годвина к “авторитету” его понимания и сознания и прудоновским осуждением “руки”, которая угрожает его свободе.

Очень убедительные заявления – в США они стали популярны в среде так называемых либертарных правых (более точно – проприетарных [от “property” – “собственность”]), выступающих за “свободное” предпринимательство. Таким образом, эти декларации наглядно демонстрируют внутренние противоречия анархизма.

Это резко отличается от преимущественно коллективистских подходов Бакунина и Кропоткина (последний, к тому же, откровенный коммунист). Бакунин подчеркнуто превозносил общественное над индивидуальным. Общество, по его словам:

“…одновременно и предшествует и переживает всякого человеческого индивида, как сама природа. Оно вечно, как природа или, скорее, рожденное на земле, оно продлится, пока будет существовать наша земля. Коренной бунт против общества был бы следовательно также невозможен для человека, как и бунт против природы, ибо человеческое общество есть в общем ничто иное, как последнее великое проявление или создание природы на нашей земле. И индивид, который хотел бы восстать против общества, поставил бы себя вне всяких условий реального существования…”.

В своей полемике Бакунин часто подчеркивал свое неприятие индивидуалистической тенденции в анархизме и либерализме. Хотя общество ‘находится в долгу перед личностями’, как писал он в относительно умеренном заявлении, формирование личности происходит в социуме:

“даже самая жалкая личность нашего современного общества не может существовать и развиваться без совокупных социальных усилий бесчисленных поколений. Поэтому личность, её свобода и смысл являются продуктами общества, а не наоборот: общество не продукт личностей, которых оно содержит в себе; и выше того, чем более полностью развита личность и чем более значительна её свобода – тем больше она является продуктом общества, тем больше она получает от общества, тем величественнее его долг ему”.

Кропоткин, в свою очередь, последовательно продолжал ставить ударение на коллективизме. В своей, наверное, самой читаемой работе – статье “Анархизм” в Британской Энциклопедии, Кропоткин четко расположил экономические концепции анархизма в “левом крыле всех социализмов” и призвал к уничтожению частной собственности и Государства “в духе местной и личной инициативы, и свободной федерации от простого к сложному, вместо нынешней иерархии от центра к периферии”.

Работы Кропоткина по этике содержат серьезную критику либералистских попыток противопоставить индивида и общества, то есть, подчинить общество индивиду или эго. Петр Алексеевич твердо определяет свое место в социалистической традиции. Учение Кропоткина – анархо-коммунизм, предсказывавший развитие технологий и увеличение продуктивности труда, стал преобладающей либертарной идеологией 1890х годов, уверенно выталкивая со сцены коллективистские идеи о распределении продуктов, основанном на равенстве. Кропоткин подчеркивал, что анархисты, “вместе с большинством социалистов“, признают потребность в “периодах ускоренной эволюции, которые называют революциями”, которые в итоге должны привести к обществу, основанному на федерациях “каждого населенного пункта или коммуны местных групп производителей и потребителей”.

С возникновением анархо-синдикализма и анархо-коммунизма в конце XIX – начале ХХ века остро стала ощущаться потребность в разрешении напряжения между индивидуалистическими и коллективистскими тенденциями. Анархо-индивидуализм был, по большому счету, маргинализирован массовыми социалистическими рабочими движениями, левым крылом которых считали себя анархисты. Анархо-синдикалисты, анархо-коммунисты, как и марксисты, считали анархо-индивидуализм мелкобуржуазной экзотикой в эпоху бурных социальных потрясений, отмеченную расцветом массового движения рабочего класса, кульминацией которого стала Испанская Революция 1930х годов. Часто анархо-индивидуализм атаковали прямо, как досуг среднего класса, намного более укорененный в либерализме, чем в анархизме.

Эпоха не позволяла индивидуалистам, потакая своей “уникальности, игнорировать необходимость в решитальных революционных формах организации с последовательными и убедительными программами. Не потакая метафизике эгоизма Макса Штирнера и её концепции ‘уникальности’, анархо-активисты нуждались в элементарной теоретической, дискурсивной и программно-ориентированной литературе, нужда в которой удовлетворялась, среди прочего, “Хлебом и Волей” Кропоткина (Лондон, 1913), “El organismo econimico de la revolucion” Диего Альбада де Сантильяса (Барселона ,1936) и “Политической философией Бакунина” Григория Максимова (опубликованной на английском в 1953 году через три года после смерти Максимова; дата оригинальной компиляции не дана в английском переводе, может быть она была издана годами, а то и десятилетиями ранее). Насколько я знаю, то ни один штирнерианский “Союз Эгоистов” не получил признания, даже если предположить, что подобная организация может быть создана и что она переживет “уникальность” своих эгоцентрически настроенных участников.

You may also like...