Весь день украинцы и россияне яростно хохмят над новым шведским законом. Абсолютное большинство из них не удосужилось заглянуть в английский перевод и цитирует издания, чья интерпретация по бредовости уступает известному «в Европе запретили слова «мама» и «папа», теперь будут только родитель-один и родитель-два!», но всё равно оставляет пространство для фантазий.

«Мужчина, — пишут русскоязычные журналисты, — обязан получить однозначное согласие женщины, в противном случае он может быть обвинён в изнасиловании даже при сексе по обоюдному согласию». Но никакого противоречия между «обоюдным» и «однозначным» согласием в исходнике нет, равно как нет андро- и гетероцентричности: согласие должен/должна получить «он или она». Об этом можно прочитать в «Guardian».

Славяне вспоминают роман Замятина «Мы», герои которого получали секс по талонам. Некоторые заявляют: зато без формальностей будут обходиться проститутки из Восточной Европы, а для многих мужчин спасением станут дома терпимости. Эти комментарии красочно характеризуют уровень знакомства славян с бытом и законами государства, о котором они рассуждают. Швеция в 1999 году приняла закон о криминализации клиента, какие дома терпимости?

Если же славяне предполагают, что закон о согласии немедленно приведёт к отмене «Sexköpslagen», почему они не радуются за шведских мужчин? Ведь тогда шведам даже не придётся заводить с этими гадкими женщинами отношения — плати да плати.

Для некоторых представителей российской богемы закон ассоциируется с классизмом: «Кто побогаче, будет ездить в секс-туры по слаборазвитым странам, а остальные будут справляться самостоятельно, особенно швейцарские дамы», — пишет поэт Алексей Кияница. Причём тут швейцарские дамы, одна богиня знает. Кажется, литератор перепутал Швецию со Швейцарией.

Примерно такой же уровень понимания проблемы демонстрирует священник из города Минусинска Сергей Круглов: «А ведь женщины таковы, что редко дают что-то понять ОДНОЗНАЧНО, они МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНЫ…».

Протоиерей считает европеек этакими славянками из Минусинска, только с другими именами и фамилиями. Разумеется, в шведской провинции тоже могут встречаться патриархалки, страдающие от комплекса «порядочной женщины», которая ни в коем случае не должна проявлять инициативу, но в Северной Европе такого намного меньше. Впрочем, распространять подобное патриархальное клише некорректно даже на всех россиянок и украинок, не говоря уже о всех европейках.

Этой весной армянин-дальнобойщик принял за «многозначительность» сам факт моего голосования на трассе, а некий гражданин славянской национальности принял за желание познакомиться моё объяснение, как пройти на такую-то улицу. Наверно, дело было в том, что я вечером возвращалась с кошачьей переноской. «Переноска пустая, значит, эта баба кошку кому-то отдала. Теперь она не кошатница и готова к интимному общению с незнакомым пятидесятилетним мужчиной», — возможно, думал герой.

Если серьёзно, то всё это очень мрачно. Рассуждения славян о шведском законе вызывают в памяти пожилого узбека-водителя, который вечером на автобусной остановке ругался, что по одежде россиянок не поймёшь, доступна женщина или нет: ему в голову не приходило, что такие вещи и не должны быть понятны. Во-первых, жители второго мира, как всегда, демонстрируют плотную подсознательную связанность секса и насилия: чем меньше насилия — тем меньше секса.

Во-вторых, они хором кричат, что часть женщин пойдёт в лесбиянки (особенно интересный оттенок таким пророчествам придаёт написание слова «лесбиянка» через «з»). То есть славяне демонстрируют ещё и тяжёлую форму цисгетероцентричности: они представить не могут, что закон также касается согласия между негетеросексуальными людьми, и лесбиянка, принудившая партнёршу к сексу, будет за это отвечать. Лесбийство для них — это такая параллельная реальность, где законы «обычного» мира не работают.

В-третьих, обладатели «лучшего в мире» советского и постсоветского школьного образования (они считают его лучшим, это не шутка) проявляют катастрофическую неспособность проверять источники новостей. Откуда она? Может быть, замешана пресловутая российско-имперская литературоцентричность, вырождающаяся в безоговорочную веру печатному слову? Причём только «своему»: «слова» западных ресурсов то и дело обрастают развесистой конспирологией.

Некоторые славяне утверждают, что государство слишком активно вмешивается в частную жизнь. Если «государства много», это признак кризиса, и скоро оно рухнет под собственной тяжестью, как Советский Союз.

Но сравнивать СССР и Швецию несколько странно. У последней есть шансы стать государством переходного периода, а СССР был империей, центр которой едва справлялся с проблемами областей, но продолжал тянуть из других регионов ресурсы. Что касается семейного насилия и изнасилований, в эту область частного государство вмешивалось минимально. Недаром «первым непоротым поколением» в постсоветских газетах назвали моё (условные «76-82»), хотя это неправда: и меня, и многих моих одноклассников, одноклассниц и знакомых дома били.

Но сокращение легитимного насилия в столичной интеллигентской среде тогда уже воспринималось как педагогический прорыв. Что волновало парткомы, так это вопрос разводов: жена действительно могла пожаловаться на измены мужа. А всё оттого, что советский патриархат опирался на андроцентричную нуклеарную семью как ячейку общества, а частые разводы вносили в социум брожение. На семейного мужчину проще надавить в случае идеологического непослушания, шантажируя безопасностью жены и детей.

По мнению славян, люди должны регулировать отношения в семье и сексуальной сфере, не примешивая законодательство. Интересно, как регуляция происходит в случае отсутствия или нехватки ненасильственных сценариев. В бывшем СССР их мало, и даже образцово романтические схемы таят в себе зёрна абьюза.

Эстонская русскоязычная поэтесса и организаторка культурных мероприятий Людмила Казарян по этому поводу высказывается так:

«Закон, кстати, реагирует на настроения в обществе — а не с потолка взят. Есть жалобы определённого типа — значит, есть необходимость описания, как в случае этих жалоб поступать. А вовсе не “сверху спустили разнарядку: поймать побольше насильников”, как некоторым кажется».

Некоторые анархисты скажут, что государство никуда не должно лезть. Но достигаемая благодаря устной договорённости минимизация насилия, возможная в рамках коммуны, пока нереальна в рамках государства. И потом, западная «полицейская слежка» несравнима с постсоветской. Даже в Эстонии трудно встретить на улице полицейского, тогда как по центру любого областного российского города они фланируют стайками, а в центре Москве от них не отплеваться. У коренных жителей Западной Европы в среднем выше самодисциплина — им не нужен круглосуточный надсмотрщик. Проходя мимо эстонских деревень вроде Келли, я поневоле думаю, как быстро такое же миниатюрное придорожное кладбище россияне превратили бы в общественный туалет.

Таким образом, якобы тоталитарное государство переходного периода, как ни парадоксально, формирует самосознание и ответственность граждан, а якобы более свободное государство переполнено ментами. Я против государства как такового, но если выбирать между Швецией и Россией, выберу не Россию.

Поддержать редакцию:

• UAH: «ПриватБанк», 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
• SKRILL.COM: [email protected]
• BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS