В связи с акциями, посвящёнными «16 дням против насилия над женщинами», я прочитала несколько западноевропейских художественных книг о траффикинге и была неприятно поражена. Хорошо, что тема проституции затрагивается, а женщины больше не боятся писать о «грязи», но у меня каждый раз складывалось впечатление, что белая госпожа сочиняет эдакий водевиль поэкзотичней. Как писал Александр Яблоновский, «я даже не удивляюсь уже, когда в «русском» романе французского автора появляется то «старый русский князь, Колокол Иванович», то седая графиня «Надья», то три русские девушки, «Петрушка, Верушка и Бабушка».

В романе знаменитой норвежки Хербьёрг Вассму «Стакан молока, пожалуйста» (перевод Л. Горлиной) действие разворачивается в Литве. Писательница благодарит тех, кого в этой стране встретила, то есть она там была. Что она там увидела, отдельный вопрос. Насколько западной либеральной феминистке близка оптика снисходительного колонизатора?

Хербьёрг Вассму

Текст, позиционированный как жёсткая актуальная история, представляет собой настолько своеобразный сплав архаизмов, фантазий автрисы и обрывков русской классики, что сначала кажется, будто действие разворачивается в пятидесятых. Но упоминание супермаркетов и президента Паксаса возвращает нас на землю. 2004 год.

Сестру героини, наполовину еврейки, наполовину то ли русской, то ли беларуски, зовут простым именем Вера, а её саму — Дорте. Я часто посещаю Литву и таких имён там не слышала. Не говоря уже о России. Здесь девочку скорее Эстакадой назовут, чем Дорте.

Google говорит вот что:

«Имя: Dorothea (Доротея), Dorothee (Доротее, Доротея), народные формы: Dorit (Дорит), Doritt (Доритт), нижненем. Dörte, Dörthe (Дёрте), Dorte, Dorthe (Дорте), Dürte (Дюрте), прибалт. Urte (Урте)». То есть литовку бы звали Урте. Дорте — это датчанка:

«Dorthe Nors (born 20 May 1970 in Herning) is a Danish author and writer».

Дочь советско-литовского еврея могли звать Иолантой, Региной, Аурикой, но он зачем-то назвал её датским именем. С именами тут вообще странно: сына пекаря, юного коренного литовца, зовут Николай, а не Николаус. Это в государстве, где недавно прибывшего Ярослава Орлова записывают Ярославсом Арлаускасом.

В Беларуси родители героини жили в собственном доме, но мать продала его после смерти отца. Вот что там творилось:

Дорте вспомнила звуки кузнечных мехов, которые слышала еще в Белоруссии. Кузнец подковывал лошадей. Мехи были кожаные и страшно сипели, тогда как скрежет железа, приводящего их в движение, был похож на урчание собаки. На кузнеца и на лошадь с печальными глазами сыпался дождь искр.

Это в Беларуси нулевых. Лошади повсюду, на которых, знаете ли, пашут. И это ещё цветочки: на вырученные от продажи дома деньги мать почему-то не купила жильё в Литве и с двумя дочерьми ютится у дяди Иосифа. Он прошёл войну и концлагерь, то есть ему должно быть лет 80-85, но Вассму описывает его как умеренно пожилого мужчину.

Кем работала мать, пока отец был жив? Очевидно, домохозяйкой. А потом стала прачкой и, внимание, ходит к священнику стирать бельё. Потому что в современной Литве у городского пастора нет стиральной машины, зато деньги на прачку есть.

Недавно я в очередной раз была в Вирбалисе — деревушке недалеко от границы. Там возле каждого частного дома — контейнеры для раздельного сбора мусора, а священник живёт лучше российского директора хлебозавода. Практически у всех машины. На севере, у латышской границы, похуже, но о таком скотомогильнике, как в «Стакане», не могло быть и речи. Дорте, живущая под Каунасом (город, опережающий по развитию все райцентры Калининградской области, очень цивилизованной по сравнению с Тверью или Смоленском), не знает, что такое ИКЕА, компьютер и мобильник. Ну, поначалу вроде бы знает:

— Позвони пекарю, скажи, что от меня. Пусть мама заберет меня отсюда, — прошептала Дорте.

Ольга помотала головой:

— У меня нет телефона… И вообще… Я даже не знаю, где мы.

А потом уже нет: в Норвегии проститутка Лара меняет сим-карту, а героиня не понимает, что это, и Ларе приходится объяснять. Кажется, Вассму забывает, что на какой странице писала. Как отмечает читательница на сайте LiveLib:

Действие происходит в двухтысячные, Дорте из Белоруссии переезжает в Литву и ни разу в жизни не обращалась с телевизором, не видела мобильного и всего остального? Понятно, что их семья была не так богата, но Дорте не могла не знать современный мир настолько.

«Они не были богатыми, но не были и бедными», — пишет Вассму про беларуский период. То есть у семьи в 2000 году должны были быть если не пейджеры, то цветной телевизор, видеомагнитофон, микроволновка. Дорте берёт в Норвегию отцовские часы, «чтобы знать время»: своих у неё нет, хотя даже в 90-е у моих сельских одноклассниц в более неустроенной России были недорогие часики.

Семья, живущая в диких условиях, однако, сохраняет свободомыслие: мать открыто обсуждает гинекологические проблемы старшей дочери и употребляет слово «менструация», а не «месячные», «праздники» и «эти дни». Лингвистическая достоверность налицо. Зато про цеппелины есть. Писать о Литве и не сказать о цеппелинах — пропала работа. Цеппелины и битое стекло. Вот похититель везёт девушек в Норвегию:

Ни разбитых окон, ни обвалившихся балконов. Трудно было поверить, что эти дома простояли уже много лет.

А литовская-то провинция — сплошной обвалившийся балкон, особенно Вильнюс. Такое впечатление, что читаешь об Армении после землетрясения. Логичнее сделать героиню армянкой, но страшно подумать, какие заросли клюквы автриса тогда насажала бы в каждой главе.

Несовершеннолетние русскоязычные девочки в доме сутенёра представляются полными именами: Ольга, там, Валентина. Хорошо, что не Анастасия Филипповна. Сутенёрского пособника зовут Макар — видимо, Вассму предварительно полистала русскую классику и набрала оттуда красоты. А могла бы открыть святцы и назвать сутенёров Псой и Ерофей.

В один прекрасный момент Дорте, привезённая траффикерами в роскошный дом, задаёт хозяину неуместный вопрос, и он кричит: «Какого чёрта вы её сюда привезли? Отведите её в баню!» Душевой недостаточно, или у русских (а может быть, это литовцы, богиня знает) такая традиция — мыться непременно в бане? Но девушку всё-таки ведут в душ. Может быть, русские в мире Вассму называют душ «баней»?

Позже выясняется, что баня — это комната с кроватями и креслами, где сидят мужчины в костюмах, такой русский чилл-аут. Ни о жаре, ни о банных халатах ни слова.

Решив поразвлечься с девочками, траффикеры и клиенты включают… польку. Почему не диско, рэп или русскоязычную попсу? Если Вассму пыталась создать образ когда-то интеллигентного, но деградировавшего бизнесмена, это надо было делать не так.

Похитители в доме лупят девочек битами, хотя могли спокойно подмешать им наркотики. Раз уж Вассму пытается изобразить «наркотизацию эконом-класса», подошёл бы добавленный в лёгкое спиртное толчёный димедрол и усилители, блокирующие привкус таблеток, хотя, судя по описанию апартаментов, в доме нашлись бы вещества получше. Но девушкам бросают на лица мокрые полотенца и связывают их по рукам и ногам. Вассму хотела изобразить жестокую реалистичную картину, но вышло довольно странно: лупят битами не богатые нувориши, а гопники из промзоны, у которых на вещества для рабынь денег нет.

И, разумеется, надо упомянуть Достоевского: разумеется, девочки, населяющие kaimas (литовск. — посёлки) и не ходившие даже в школу (в книге упоминаний об учёбе героини просто нет), вспоминают русскую классику в любой сложной ситуации. У настоящей малолетней проститутки в голове всплыли бы образы из популярной телепродукции и детских страшилок, но тут надо изучать контекст, а Вассму недосуг:

Кто-то соорудил здесь помост или веранду без перил. Когда Дорте сосредоточилась, она увидела своего отца и Фёдора Достоевского, привязанных к позорным столбам, между ними был ещё какой-то третий человечек. Они находились на Семёновском плацу и ждали оглашения приговора. На телеге рядом с помостом стояли приготовленные гробы. Как в старину, из необструганных досок.

Героине регулярно мерещится покойный отец. В вольтеровском кресле. Это тоже из классики. Съездите на окраину Могилёва и спросите у людей, что такое вольтеровское кресло. Вряд ли они ответят, потому что Вассму стянула эту мебель из переводной русской классики.

Без денег семья осталась вот почему:

Мать ездила в Петербург дважды. На похороны родителей. В последний раз она узнала, что её часть отцовского наследства будет отдана какому-то курорту на Чёрном море, потому что там бабушка лечилась от нервов.

Петербург, да. Ни в коем случае не Питер. А сама формулировка звучит как утка из газеты Дудинского «Мегаполис-экспресс».

С 11-й главы начинается описание Норвегии. Надеешься, что хотя бы сейчас закончится клюква, мешающая сопереживать героине и вызывающая смех там, где, по-хорошему, плакать надо. Чёрта с два.

Сутенёр Людвикас прячет паспорта рабынь «в кожаном мешочке, который носит на шнурке на шее под рубашкой». Помнится, задолго до появления сбербанковских карт я пришивала к одежде дополнительный внутренний карман, а к нему — крупные купюры, обёрнутые носовым платком или отрезом тонкой ткани. То же самое проделывали с паспортами. Есть и более хитрые способы для ситуаций, когда под рукой нет сейфа, а обратиться в банк, чтобы сохранить деньги в ячейке, нет возможности. Но в 2004 или 2005 году мужчине что-то мешает спрятать паспорта понадёжней.

Дорте выкупает «хороший» сутенёр Том и увозит на конспиративную квартиру, где о девочке заботится «Лара, женщина, говорящая по-русски». «Ларе было лет тридцать. Глубокие морщины в уголках рта и на лбу напоминали морщины матери». Ничего себе внешность для современной молодой женщины. Дорте рассказывает Ларе о семье:

— Они прочили маму за другого — за какого-то важного адвоката.
— И этот начальник к ней сватался? — спросила Лара, затаив дыхание.
— Да, он был старый и соблюдал все формальности.

Свататься, поди, приезжал на санях с рысаками. В 1985 примерно году. А Лара вспоминает юность:

Фамилия старика была Белинский, он лежал в гробу без крышки… Казалось, он прилёг, потому что у него болят зубы. Книжка лежала на столе. «Анна Каренина». Я взяла её себе.

Хорошо хоть не Пушкин.

Первым клиентом Дорте в Норвегии почему-то становится уже известный аудитории бизнесмен из литовской бани (или что это было?) — Хозяин Собаки. К счастью, не произошло других ошеломительных совпадений — встречи на площади с Николаусом или сестрой. Зато возникает интересный сюжетный поворот. Сутенёру Тому девочка нравится, и он занимается с ней сексом, хотя Лара говорит, что он «ведёт себя, как монах»:

Дорте подняла глаза и всё увидела. Увидела, что низ живота у него совсем не мужской, он скорее напоминал женский.

Похоже, Том — транс-мужчина, ограничившийся гормонотерапией. Не из этой ли книги трансфобные радикальные феминистки позаимствовали идею «транс-люди = траффикинг секс-рабынь»? Они особы экзальтированные, а о постсоветских реалиях многие из них за годы эмиграции успели забыть, значит, способны поверить даже такому роману, а разницу между художественным и просто информативным текстом улавливают далеко не все.

На Тома кто-то доносит, и он через третьи руки возвращает Дорте паспорт. Теперь она относительно свободна. Мы можем лишь догадываться, почему Том себя так ведёт: возможно, он был проституирован, но скопил деньги и довёл идентификацию с обидчиками до логического финала, а девочка напомнила ему себя в юности? Память о дискриминации, с которой он столкнулся в феминном облике, не позволила ему окончательно превратиться в скота?

К сожалению, Вассму свернула эту тему и сделала из текста бредовую фантасмагорию. Лара говорит:

— Я помогала Тому три года. Занималась девушками, связывалась с клиентами, принимала от них деньги и хранила их, если Том был в отъезде…
— То, что ты делала… это незаконно?
— Незаконно? А откуда мне это знать? Ведь я русская!

То ли Лара косит под дуру, то ли правда дура, что довольно странно для ушлой молодой особы. Интернет же во всей Норвегии отключили, а купить местный уголовный кодекс в любом книжном ей, знающей норвежский, наверно, православие не позволяет.

Потом Лара исчезает, героиня живёт одна, зарабатывая проституцией, и представляется клиентам Анной Карениной — для пущего символизма. Даже письма предлагает на это имя слать. А в роман про ирландку, соответственно, нужно напихать побольше Джойса и королевы Маб, иначе никто не поймёт, что это ирландка.

— У тебя есть документ, удостоверяющий личность? — спросила её почтовая служащая со странной улыбкой, проверив предварительно, есть ли для Дорте письмо.

Дрожащей рукой Дорте протянула ей паспорт. Служащая внимательно изучила его и подняла глаза.

— Это твой паспорт? — спросила она, выговаривая имя Дорте так, будто только что научилась читать.
— Да.
— Но письмо адресовано Анне Карениной?
— Это я!

Служащая посмотрела на неё маленькими подозрительными глазками, вернула ей паспорт и пожала плечами.

— Очень жаль, но я могу выдавать почту только тому, кто предъявляет настоящее удостоверение личности.

Дорте поняла не все слова, но ей и так стало ясно, что письмо от Ивара останется здесь на веки веков, потому что у Анны Карениной не было паспорта.

Обычно так ведут себя двенадцатилетние дети. Дорте по ходу действия не развивается: она всё тот же наивный ребёнок. Её неделями по утрам тошнит, но она понимает, что это беременность (обычно о явных симптомах беременности узнают классу к седьмому, но Вассму явно изображает героиню со специфическими особенностями развития, параллельно напирая на то, что девочка читала книги, хорошо рисовала и вообще способная), только к двенадцатой неделе и идёт топиться. Её вытаскивают из воды и отправляют в больницу. Там сидит следовательница. Палева допустить нельзя, а то Дорте найдёт транс-мужчина и убьёт. Она сбегает. Делать аборт тоже нельзя: мама, живущая в тысячах километров отсюда, за это убьёт.

Ещё Дорте не умеет оставлять сообщения на автоответчике и каждый раз теряется, пытаясь дозвониться до журналиста Улава, обещавшего ей помочь («Ты не должна рожать в этом подвале»). Дозванивается только в день родов. Незадолго до этого её научили пользоваться стиральной машиной.

Роман заканчивается открытым финалом в роддоме, куда девушку доставили Улав и полиция. Если героиню вышлют домой, там её будут искать сутенёры. Хотя не факт: некоторые из них больше пугают, чем делают.

«Стакан молока, пожалуйста» — пример того, как комплекс всезнающей белой барыни губит не новый, но неплохой и острый сюжет. Русскоязычные девушки хвалят книгу, будто не замечая очевидной нелепицы: демонизация Запада сказывается и на восприятии россиян(к)ами стран Балтии. А что на Западе скоро понапишут об Украине, даже представить страшно.

Интересно было бы основать книгу на достоверном материале: почему из относительно благополучной Литвы можно обманом вывезти девушку? С повышением уровня жизни повышаются и требования к ней: недостаточно иметь стиральную машину и мобильник, хочется большего; кто внушает, что большего нужно добиваться любыми путями? Как вербуют через интернет? Задействован ли тут разжигаемый СМИ страх русской экспансии, от которого молодые литовки пытаются скрыться в Норвегии? Почему неглупая, знающая три языка девочка вместо колледжа в Каунасе едет с мутными персонажами неизвестно куда? Героини жалуются, что в Литве даже на кондитера учиться дорого, хотя обучение в Литве платное только для нерезидентов страны: граждане Литвы, которые сдали экзамены и попали на бюджетную основу, обучаются бесплатно.

Такой роман был бы полезнее, чем вышеупомянутая сентиментальная каша.

Поддержать редакцию:

• Гривневый счёт «ПриватБанк»: 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
• Для заграничных доноров: перевод через skrill.com на счёт [email protected]
• Bitcoin: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• Etherium: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• Dash: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• Litecoin: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS