От редакции Нигилиста
24-го марта на территории Освенцима состоялся непонятый СМИ перформанс: прикованные к воротам обнаженные люди, взрывы и стрельба и наиболее шокирующая деталь – жертвоприношение черной овцы перед воротами лагеря. Произошедшее интерпретировали по-разному. По мнению разных наблюдателей там собрались: исламисты, антисемиты, отрицатели Холокоста. Какой-то русский телеканал даже увидел в произошедшем Черную Мессу. По поводу произошедшего возбуждено несколько уголовных дел.
Акцию в Освенциме можно включить в учебники как пример яркого, скандального, но абсолютно бессмысленного и даже вредного арт-активизма: месседж авторов оказался абсолютно не прочитан за дымом пиротехники и кровью жертвенного животного.

Редакция извиняется за заголовок в духе газеты Спид-инфо, впрочем нет, не извиняется, ради заголовка и публикуем.

От авторов перформанса
24 марта в 14:15 собранная нами группа художников-перформеров провела антивоенный гражданский перформанс на территории бывшего концентрационного лагеря Аушвиц/Биркенау под воротами с надписью “Arbeit Macht Frei”. Военные конфликты раздирают мир на части и в них гибнут люди — это тема, которая нас волнует и к которой мы хотели привлечь внимание общества и СМИ.
Бывший концентрационный лагерь Аушвиц/Биркенау место беспрецедентного убийства людей и символ страшной трагедии, которая не должна повториться. По нашему глубокому убеждению, мировое сообщество, допуская военные конфликты, как бы нарочито пытается открыть ящик Пандоры и довести до очередного геноцида и массового террора. И чтобы не допустить кровопролития и войны, мы должны использовать все, что в наших силах.
Нашей целью не было осквернение памятника или оскорбление посетителей музея и жертв фашизма. Но мы понимали, что, проведя свою акцию на территории лагеря, будем услышаны всем мировым сообществом. Мы входим на территорию музея бывшего концентрационного лагеря Аушвиц/Биркенау, на центральные ворота под надпись “Arbeit Macht Frei”. Все раздеваются и приковывают себя наручниками и цепями к воротам, становятся на колени и читают антивоенный манифест-молитву (которая не имеет ярко выраженного отношения к религии, а является лишь просьбой к богу о мире на нашей земле), сжигая свою одежду. Мы завешиваем в надписи над нами слово “Arbeit” словом “LOVE”, делая из нее надпись “Love macht Frei”. На всех телах надписи городов, где идут боевые действия и гибнет мирное население. Мы чувствуем омерзение к фашизму и насилию, такое же, какое фашисты чувствуют к нам. Мы скорбим по всем невинно убиенным в лагере смерти. Невинные люди, дети гибнут по всей планете до сих пор. И символом этой невинности была овца.

Основой концепции было то, что никто из участников перформанса, кроме организаторов, понятия не имел о существовании овцы. Нашей целью было продемонстрировать ужас, который испытывают города под дождями из снарядов. Такой ужас, увидев овцу и услышав звук взрывающихся петард, испытали перформеры с надписями городов на своих телах, они, как уничтожаемые города, могут только со скованными руками обнаженные молиться о прекращении насилия. Нашей целью было продемонстрировать, как грубая сила сначала обманом приглашает целые народы к сделке, к участию, как мы пригласили перформеров, а затем их же и использует в своих собственных целях.
Так, на глазах у ничего не подозревающих до этого артистов и случайных зрителей, коими были посетители музея, была предана смерти овца.
Живя вдали от военных действий, мы не видим всего ужаса насилия, которое происходит в Украине, в Сирии, Ираке и других странах. Овца стала нашей жертвой, демонстрацией того, как беспощадна по своей сути война, что война забирает жизнь навсегда. Эта жертва была вынужденной. Для нас она — символ невинного существа, которое страдает ни за что.
Все зрелище перформанса не должно вызывать симпатии к нам, оно должно заставить понять, как ужасна война и по сей день.

Действия охраны и полиции — это продолжение продуманного нами плана. Так же, как участники были закованы в наручники, граждане должны сковывать насильственные действия своего правительства, запрещая применение насилия и политику крови. Как человеческая мысль и наука победили чуму, так же люди должны покончить с ненавистью человека к человеку и победить такое явление как Война. Человек и все, что существует на нашей земле, достойны жить в любви, мире и согласии.
Использование музея было обязательным для нас элементом, так как откуда, как не из самого страшного места на нашей планете — нацистского концентрационного лагеря, где погибло самое большое число невинных людей за всю историю человечества, — должен был вырваться голос, просящий прекратить лить кровь.
—————————————

Комментарии участников
Товарищ Брахман:
#killforpeace #lovemachtfrei

Лавина ненависти, накрывшей художников и художниц после акции в Освенциме, была вполне ожидаема. Неожиданно другое — немота участников, “молчание ягнят”. Вероятно, она результат того что, выступил не сплоченный акционистский коллектив, а группа людей, увидевших друг друга впервые в Освенциме. Я отказываюсь от блеющего “мы” и говорю далее только от себя, не связываясь ни коллегиальной дисциплиной, ни концептом перформанса. Я не автор этой работы. Как наблюдатель руководствуюсь своими либертарными взглядами, как участник — восприятием этого события, подобного выстрелу дробью.

Выпущенный организаторами пресс-релиз производит странное впечатление не только смысловыми лакунами, но диссонансом между риторикой “за мир” и этическим релятивизмом, на котором основан концепт перформанса. “Борьбой за мир” нам прожужжали все уши в пионерском детстве, именно ей оправдывалась и гонка вооружений, и последующие военные операции “принуждения к миру” правительств Клинтона, Буша и Медведева. Это логика прослеживается и у организаторов акции, убивших живое существо ради “борьбы за мир”.

На спекуляции на крови “невинных жертв” в качестве оправдания насилия основана любая милитаристская пропаганда. Далеко ходить не надо, вспомним медиальный образ “детей Донбасса” по российскому телевидению или страдания палестинских детей, как оправдание “антисионистского” террора. В ее основе лежит утопический фантазм “невинности”, подразумевающий действие юридической машины, определяющей вину, отделяющей агнцев от козлищ. Функция этой машины — вменение вины для последующей репрессии “виноватого”, как в басне про волка и овцу: “ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать”, а пуля, как мы знаем, виноватого найдет. “Со времени Исуса невиновных нет”.

Так что отброшу фиговый листок разговоров про невинность и расскажу о своей бараньей судьбе. Моя баранья глупость другого рода, чем идиотизм. Идиот — асоциален, это рыбка плывущая не в динамике рыбьей стаи, а собственным таинственным маршрутом. Баран же экстатично социален, обожает чувство плеча (замечательно баранье плечо с зирой, перцем и кориандром), запах стойла, глупые глаза товарищей, он восторженно ломится за козлом, ведущим стаю, очередным навальным, как мы пошли за организаторами акции. В этом баран жертвенен. Ах да, невинен! Чтобы забить его, судьи и прокуроры не нужны, можно сэкономить юридическую волокиту, вполне достаточно просто владеть ножом.

Бараны подозревают о ноже и память о нем — не ритуал, убаюкивающий сознание, а событие. Удар молнии — удар ножа. Плоть его — поле боя, да любая плоть — поле боя. Несвятой черный агнец — тело устремленное к собственной цели, совокупность интенций, тело, как манифест или проповедь. Возможно, труп бессмысленно убитого животного и является идеальным памятником жертвам бессмысленных боен как прошлого, так и настоящего.

Концентрационный лагерь — не просто место убийства, это пространство систематического надзора, контроля и и индустриальных биополитических практик, включающих массовое уничтожение, но не сводящихся к нему. Концлагерь порожден внутренней логикой репрессивного аппарата, как одно из проявлений институционализированного насилия. Потому я не могу согласиться с заявлением организаторов: “Так же, как участники были закованы в наручники, так и граждане должны сковывать насильственные действия своего правительства”. Репрессивный аппарат — не граждане, репрессивный антифашизм действует благодаря тому же “диалектическому” ухищрению, как и война во имя мира.

Память об институционализированных массовых убийствах не должна ни служить контролю и нормализации жизни, ни оправдывать отношения власти и подчинения. Однако индустрия памяти является одновременно и индустрией символической власти. Память же, записанная в самом теле, — содержит возможность бунта, совокупности практик бесконечной уязвимости. Насилие над гражданским населением служит не военно-стратегической задаче, а репрезентации отношений власти, и только язык репрезентативного насилия, грязный, как гангрена, как окопная жижа, позволяет говорить о бессмысленной бойни, вообще говорить во время нее, сейчас.

Слово “LOVE” на этом языке — не более чем надпись на саване убитой овцы. Но и не менее.

—————————————
Zmicer Che

Во время основного действия под воротами по оговоренному сценарию начали взрываться шумовые гранаты и появился дым, а организатор перформанса в чемодане принес овцу, и один из участников достал нож и ее зарезал. В самом начале охрана и антитеррористическая служба музея приняли нас за террористов и имели полное право открыть огонь на поражение в связи с тем, что один из участников имел нож и раздавались взрывы. К счастью для всех участников перформанса, все закончилось, но некоторые из участников были задержаны в жесткой форме и были избиты. Как позже выяснилось, это была задумка организатора: бросать шумовые гранаты и зарезать овцу, но он об этом не сообщил участникам акции. После перформанса нас всех задержали и доставили в полицию, а мертвая овца, накрытая транспарантом “LOVE”, осталась лежать на территории бывшего концентрационного лагеря Аушвиц/Биркенау.

Почему позиция жертвы должна быть сильнее позиции автора, а тем более сильнее, чем позиция перформера, убежденного в своих действиях и берущего за них ответственность? Почему-то, сделав из меня жертву, организатор думает, что он меня тем самым защитил? От кого, от меня самого?

Принеся меня в жертву, как овцу, был нарушен мой внутренний баланс. Я не могу быть трезв, во мне вызван гнев и чувство, что я должен мстить. Мстить за свои убеждения.

Я сейчас вынужден оправдаться и оправдать то, что случилась, и мне ДОЛЖНЫ поверить — потому что Я ЖЕРТВА. Кто и почему мне должен поверить?
Измазанный и повязанный на крови невинности — “символом этой невинности была овца”, я должен зачем-то становиться солдатом Вальхаллы, берсерком революции против пролития крови. Но кровь была пролита, и я был ею помазан.

А почему это не я “символ этой невинности”, почему меня не предали смерти, а может, потом бы и канонизировали, как первого арт-активиста, погибшего за великую правду искусства в борьбе. Было бы даже мое согласие и даже бы записал видео “Я приношу эту жертву во имя благой цели, во имя прекращения войны”? Почему это не моя кровь, или моя кровь не достаточно чиста — “Не надевай одежды, сделанной из разных веществ, из шерсти и льна вместе”.

Я ехал на мирную акцию, в которой демонстрацией тела и идеей/целью был полон мысли, что ударю в колокол, нажму тревожную кнопку и сработает сигнализация. И меня хоть на секунду, но услышат, ведь я буду говорить с территории массового убийства, с территории, пропитанной кровью, и если уж призыв остановить войны из лагеря смерти Аушвиц /Биркенау не найдет должного отзыва, то что тогда… Но меня измазали кровью.

Говорящие головы с мониторов и экранов опять призывают к увеличению ядерного потенциала. Ради безопасности строят оружие массового убийства, прикрывая это необходимостью защиты граждан. Бомбы и теракты разрывают тела и сознание. Повторяется климакс исторической петли столетия. Чаша ненависти переполнена, нарушен баланс. И в этой ситуации я пошел на мирный протест, чтобы не повторилась трагедия массового террора и геноцида. Не стоит забывать, что Аушвиц уже был и повторять этого не надо. Мне неприятно осознавать, что из-за больной идеологии, популизма, расовых предрассудков, религиозных различий погибли и погибают тысячи, сотни тысяч, миллионы, а в ответ приходится строить музеи и монументы трагедиям и войнам. И по некоему праву манипуляции я стал носителем ненависти, агрессии и кровопролития.

Все что произошло, это уже не акционизм — это уже арт-терроризм.