Рабочая солидарность во время войны: Босния-1993, Украина-2015

Типичный вид из окна грузовика Workers' Aid в 1994 году: деревня в центральной Боснии, пережившая этническую чистку

Типичный вид из окна грузовика Workers’ Aid в 1994 году: деревня в центральной Боснии, пережившая этническую чистку

На востоке Украины держится хрупкое перемирие, но разрушения, вызванные военным конфликтом, продолжаются. Некоторые украинские социалисты, разочарованные слабостью антимилитаристского движения, пытались найти способы доставки помощи общинам на востоке и беженцам, переехавшим в другие регионы. Некоторые вступили в гражданские организации, работающие на местах; некоторые наладили связи с шахтёрскими общинами; другие запустили международную кампанию поддержки Александра Кольченко, анархиста из Крыма, которого судят в России по надуманным обвинениям в «терроризме». По моему мнению, эти активисты продолжают лучшие традиции международного рабочего движения. Один из примеров, на которые стоит оглянуться – это Workers Aid for Bosnia, группа рабочих активистов, изначально из Великобритании, которые собрали в 1993 году грузовики с гуманитарной помощью и отправились с ними в боснийский шахтёрский город Тузлу, который на тот момент был с трёх сторон окружён сербской армией. Ниже – интервью с двумя из организаторов этой группы: Джон Дэвис, писатель, актёр и активист, живущий в Ливерпуле, и Боб Майерс, активист из Манчестера.

Габриэль Леви: Пожалуйста, расскажите, как возникли конвои Workers Aid. Кто выдвинул предложение, кто согласился и начал действовать? Какова была ситуация в Боснии на тот момент, и как на неё повлияли конвои?

Джон Дэвис: Конвои Workers Aid были организованы в ответ на призыв сербского социалиста Раде Павловича, который был возмущён зверствами сербского националистического/сталинистского руководства, и при широкой поддержке сербской интеллигенции. Зная, как шахтёры в бывшей Югославии отреагировали на призыв поддержать британских шахтёров во время забастовки 1984-1985 гг., Раде предложил проявить ответную солидарность с боснийскими шахтёрами. Он также напомнил о более давней традиции рабочей солидарности в Боснии, идущей с 1922 г., когда боснийские шахтёры прятали шахтёров из Словении, Румынии и Венгрии, которым угрожала депортация за участие в забастовке. В Британии мы начали организовывать кампанию среди профсоюзов, мусульманской общины и на улицах.

Мы агитировали по дороге, когда купили первые подержанные грузовики, собирая деньги в супермаркетах, предлагая людям купить дополнительные вещи и пожертвовать на дизель. Из-за влияния Коммунистической партии, которая считала Милошевича и его великосербских фашистов защитниками «социалистической Югославии», поддержка среди профсоюзов была неоднородной, особенно на уровне руководства. Но отдельные профоюзные объединения делали пожертвования, кампания росла, и к лету 1993 г. уже было несколько кампаний в разных европейских странах.

На тот момент мультиэтническая Босния казалась гиблым делом. Хорватские националисты напали на Боснию в Герцеговине, а международное эмбарго на вооружения оставило новосозданную армию БиГ практически без ресурсов: большинство Югославской народной армии, где офицерами были в основном сербы, переметнулось на сторону сербских националистов. Западные правительства, похоже, были этим вполне довольны, разрабатывая серию «мирных планов», исходящих из раздела Боснии по религиозному принципу, и награждая людей, проводящих этнические чистки.

Конвои мало влияли на политическое и военное положение на каком-либо этапе. Но они позволили нам оспорить доминировавшие стереотипы, и некоторые боснийцы нам говорили, что несмотря на крохотный объём помощи по сравнению с масштабами катастрофы, конвои очень положительно повлияли на боевой дух населения. Кампания, которая велась по дороге в Британии и, уверен, в других странах, также привела большое количество молодых людей в политический активизм, в том числе и сотни боснийских беженцев, которые до того момента не находили, чем они могут заняться.

Боб Майерс: Война в Боснии, по сути попытка захвата земель для создания «великой Сербии» и «великой Хорватии», была организована националистическими правительствами в этих двух странах. Но они организовали её на расстоянии вытянутой руки, делая вид, что это внутренняя боснийская гражданская война. Эта ложь воспроизводилась почти всеми западными политиками и СМИ, а также ООН, которая по сути заявила: «ну, три боснийские народности хотят друг друга поубивать, так что единственное решение – разделить их». Такая подача информации запутала людей в Европе, которые не понимали, что делать. Их гуманитарные инстинкты заставляли их ужасаться этническим чисткам… но что они могут сделать, если люди хотят друг друга убивать? И Workers Aid помогла иностранцам услышать голос сопротивления этническому разделению, звучавший в самой Боснии. Мы инициировали деятельность, которая позволила людям совершать солидарные действия в поддержку одной из сторон в этой войне – не этнической стороны, а стороны единства и рабочей солидарности, которая не была видна извне.

ГЛ: В ретроспективе считаете ли вы эту деятельность эффективной? Чего удалось реально достичь? Что она изменила для рабочих общин, например в Тузле? Как эти общины реагировали на конвои?

ДД: Насколько эффективны были конвои? В качестве примера самоорганизованной активности рабочего класса, оспорившей коррумпированное профсоюзное, социал-демократическое и авангардистско-партийное руководство, я считаю эту кампанию самой важной вещью, которую я сделал в жизни. Она показала многим людям в Британии политическую активность с новой стороны. К сожалению, она не стала, как мы надеялись катализатором в более широком профсоюзном и социалистическом движении.

Все грузовики Workers' Aid были подержанные!

Все грузовики Workers’ Aid были подержанные!

ГЛ: Среди левых распространён аргумент о том, что подобная деятельность не особо отличается от благотворительности, и что занимаясь ею, активисты теряют какую-либо возможность развить подлинную классовую солидарность. Думаю, этот вопрос можно перефразировать так: как соотносятся социализм и гуманитарная деятельность?

ДД: Это был дежурный аргумент, озвучивавшийся теми, кто выступал против Workers Aid по разным сектантским мотивам. Но у этих оппонентов была проблема. Большинство людей проявляют инстинктивную солидарность с жертвами агрессии, быстро нейтрализуя расистский яд, распространяемый нашим правящим классом и его СМИ. Мантра «но необходимо классовое пролетарское решение» оправдывала бездеятельность… и большинство видело в ней то, чем она и являлась – сотрясание воздуха. Легко было указать на противоречивость позиции, например, Социалистической рабочей партии (SWP) [троцкистской группы]. Когда речь шла о расистских нападениях на рабочих-иммигрантов в Британии, она заявляла: «Самозащита – это не преступление». Но когда заходила речь о Боснии, она была парализована. И в любом случае, я не вижу никаких проблем в гуманитарном инстинкте обычных рабочих. Если в социализме нет этого гуманитарного инстинкта, то для меня этого социализма не существует. Только в том случае, когда гуманитарная помощь превращается в бизнес – а мы по дороге видели много такого шумного, самозацикленного бизнеса – она становится камуфлирующим придатком к империализму.

В конечном итоге, организованные нами первые послевоенные конференции рабочих из Сербии, Боснии, Косова и других бывших югославских республик показали, что может сделать низовая солидарность.

БМ: Слабость реакции на нашу инициативу со стороны существующего организованного рабочего класса – если можно так выразиться – была продемонстрирована и старыми левыми (сталинистами и антисталинистами), которые просто поддерживали Милошевича, чтобы быть против США, но даже в большей степени – большинством профсоюзных и рабочих организаций, которые просто поддержали позиции своих правительств: оставить это дело ООН, т.е. поддержать «мирные планы» по разделу Боснии – планы, идентичные планам людей, проводивших этнические чистки.

Мы увидели намёк на то, как наша кампания, или аналогичная деятельность в будущем, могла бы развиваться, когда северо-западно-английские отделения Профсоюза работников связи (CWU), объединявшего почтовых работников, отправили с одним из наших конвоев грузовик и трёх почтальонов. Всю дорогу туда почтальоны чётко заявляли, что поддерживают оружейное эмбарго ООН «чтобы прекратить убийства».

Доехав до Тузлы, они там три дня пожили с [местными] почтальонами. После чего устроили пресс-конференцию, на которой заявили, что изменили позицию, потому что увидели, что на самом деле означает оружейное эмбарго, и считают, что рабочие Тузлы должны быть в состоянии защититься.

Когда мы вернулись в Британию, правое крыло профсоюза (при помощи Militant [троцкистской группы, теперь называющейся Социалистической партией]) вытеснили этот опыт, зациклившись на фантастической клевете, будто бы мы организовали банду педофилов! Так что следующий грузовик CWU отправился вместе с организацией, занимающейся гуманитарной помощью; он не доехал до Боснии, а отвёз продовольствие голодающим беженцам в Хорватии. Другая троцкистская группка (теперь организованная вокруг World Socialist Website (sic)) утверждала, что мы занимаемся «контрабандой оружия в интересах империализма» и (в то же время!) находимся «на ставке у исламского фундаментализма»!

Совместный марш Workers' Aid с боснийскими беженцами на ежегодном шахтёрском фестивале в Дареме, 1995

Совместный марш Workers’ Aid с боснийскими беженцами на ежегодном шахтёрском фестивале в Дареме, 1995

ГЛ: И ещё один похожий вопрос. Безусловно, наш долг как социалистов – в любой ситуации, даже в самой безнадёжной, пытаться поднимать коллективную сознательность представителей рабочего класса, чтобы они могли взять дело в свои руки. Была ли Workers Aid успешной с этой точки зрения?

ДД: Да, но опять же, лишь до определённой степени. Я думаю, что для некоторых боснийцев, с которыми мы встречались, наше присутствие было видимым подкреплением их веры в себя как рабочих, как боснийцев – не мусульман, православных или католиков. Наследие войны на Балканах оставило водоразделы. Никто не может этого отрицать. Люди, проводившие этнические чистки, получили половину страны, а в некоторых городах полицейские начальники, организовывавшие резню, от которой вода в реках меняла цвет, остались на своих постах, осуществляя надзор за беженцами, которые «спокойно могли вернуться». Но традиции промышленного города Тузлы – на котором мы сфокусировались – остались.

Профсоюзное движение там сильно ослаблено приватизацией и разными религиозными и олигархическими политическими партиями. Но тот факт, что первое организованное противостояние массовому грабежу послевоенной югославской приватизации имело место в Боснии, не должен удивлять. Прошлогодний взрыв движения пленумов, который в какой-то момент угрожал свержением правительства страны, никуда не делся, и движение, которое началось с Тузлы и Сараева, имело отзвуки в Бане-Луке, столице квазигосударства боснийских сербов. Эта традиция мультикультурной солидарности и классового действия значительно более давняя, имеет более глубокие корни и более живучая, чем те «первобытные племенные распри», которые так любит западная пресса. Если мы сыграли крохотную роль в том, чтобы поддержать эту традицию, это повод для гордости.

ГЛ: В российском и украинском обществах действует огромное давление, направленное на поддержку либо так называемой «войны с украинским фашизмом», как Кремль называет свою поддержку украинских сепаратистов, либо «антитеррористической операции», как киевское правительство называет свою военную кампанию в восточных регионах. Социалистам в Украине очень сложно, даже опасно озвучивать антимилитаристские принципы. Было ли аналогичное давление во время конфликтов в бывшей Югославии?

ДД: На Западе СМИ изображали людей на Балканах в карикатурном свете, как «племена» и «первобытных», и эти характеристики делали конфликт неизбежным. В Милошевиче, по крайней мере в первые дни войны, они видели «сильную личность». Украинский кризис описывается похожим образом, хотя и не так грубо. Путина здесь, по крайней мере в последний год, изображают в чисто негативном свете. В Сербии в начале девяностых было очень сложно выступать против сербского национализма – практически всё общество купилось на миф осаждённой нации. В отдельных частях Хорватии (Загреб) можно было выступать против Туджмана, в других местах (Краина) это было крайне опасно. В Боснии было по-другому. На тех территориях, которые оставались свободны от этнических чисток, шла политическая дискуссия, и сербы, поддерживавшие мультиэтническую Боснию, по-прежнему играли активную роль в её защите. Например, Йован Дивяк, генерал, командовавший обороной Сараева в первые годы войны, был боснийским сербом.

Этот дорожный рабочий, боснийский серб, опровергая карикатурное утверждение, будто все сербы поддерживали Караджича, бесплатно работал на дорогах в районе горы Миланкович, расчищая путь для помощи.

Этот дорожный рабочий, боснийский серб, опровергая карикатурное утверждение, будто все сербы поддерживали Караджича, бесплатно работал на дорогах в районе горы Миланкович, расчищая путь для помощи.

ГЛ: У некоторых представителей европейских левых есть известное слепое пятно, когда речь идёт о режимах (например, Россия сегодня, или Сербия в 1990-х), использующих популистскую антиамериканскую, антинатовскую риторику. Представляли ли такие люди проблему для Workers Aid? Как эта проблемы выглядит теперь, в ретроспективе?

ДД: Сейчас сталинизм – это не такая большая проблема, как в начале девяностых. Всегда будут поверхностные аналитики, которые выбирают свою «сторону» исходя из того, кого поддерживает президент США. «Нельзя поддерживать боснийцев, ООН будет бомбить Белград». «Вы что, не видите, что ЕС и НАТО поддерживают украинских фашистов? Мы должны встать на сторону Путина». Это не анализ, это геометрия! В ретроспективе, большинство левых было совершенно неадекватными во время балканских войн, из-за смеси сталинистской югостальгии и бездеятельности, основанной на мышлении в духе «враг нашего врага, вероятно, наш друг». И они называют это марксизмом!

Источник

You may also like...