Рабочая солидарность во время войны: Босния-1993, Украина-2015
На востоке Украины держится хрупкое перемирие, но разрушения, вызванные военным конфликтом, продолжаются. Некоторые украинские социалисты, разочарованные слабостью антимилитаристского движения, пытались найти способы доставки помощи общинам на востоке и беженцам, переехавшим в другие регионы. Некоторые вступили в гражданские организации, работающие на местах; некоторые наладили связи с шахтёрскими общинами; другие запустили международную кампанию поддержки Александра Кольченко, анархиста из Крыма, которого судят в России по надуманным обвинениям в «терроризме». По моему мнению, эти активисты продолжают лучшие традиции международного рабочего движения. Один из примеров, на которые стоит оглянуться – это Workers Aid for Bosnia, группа рабочих активистов, изначально из Великобритании, которые собрали в 1993 году грузовики с гуманитарной помощью и отправились с ними в боснийский шахтёрский город Тузлу, который на тот момент был с трёх сторон окружён сербской армией. Ниже – интервью с двумя из организаторов этой группы: Джон Дэвис, писатель, актёр и активист, живущий в Ливерпуле, и Боб Майерс, активист из Манчестера.
Габриэль Леви: Пожалуйста, расскажите, как возникли конвои Workers Aid. Кто выдвинул предложение, кто согласился и начал действовать? Какова была ситуация в Боснии на тот момент, и как на неё повлияли конвои?
Джон Дэвис: Конвои Workers Aid были организованы в ответ на призыв сербского социалиста Раде Павловича, который был возмущён зверствами сербского националистического/сталинистского руководства, и при широкой поддержке сербской интеллигенции. Зная, как шахтёры в бывшей Югославии отреагировали на призыв поддержать британских шахтёров во время забастовки 1984-1985 гг., Раде предложил проявить ответную солидарность с боснийскими шахтёрами. Он также напомнил о более давней традиции рабочей солидарности в Боснии, идущей с 1922 г., когда боснийские шахтёры прятали шахтёров из Словении, Румынии и Венгрии, которым угрожала депортация за участие в забастовке. В Британии мы начали организовывать кампанию среди профсоюзов, мусульманской общины и на улицах.
Мы агитировали по дороге, когда купили первые подержанные грузовики, собирая деньги в супермаркетах, предлагая людям купить дополнительные вещи и пожертвовать на дизель. Из-за влияния Коммунистической партии, которая считала Милошевича и его великосербских фашистов защитниками «социалистической Югославии», поддержка среди профсоюзов была неоднородной, особенно на уровне руководства. Но отдельные профоюзные объединения делали пожертвования, кампания росла, и к лету 1993 г. уже было несколько кампаний в разных европейских странах.
На тот момент мультиэтническая Босния казалась гиблым делом. Хорватские националисты напали на Боснию в Герцеговине, а международное эмбарго на вооружения оставило новосозданную армию БиГ практически без ресурсов: большинство Югославской народной армии, где офицерами были в основном сербы, переметнулось на сторону сербских националистов. Западные правительства, похоже, были этим вполне довольны, разрабатывая серию «мирных планов», исходящих из раздела Боснии по религиозному принципу, и награждая людей, проводящих этнические чистки.
Конвои мало влияли на политическое и военное положение на каком-либо этапе. Но они позволили нам оспорить доминировавшие стереотипы, и некоторые боснийцы нам говорили, что несмотря на крохотный объём помощи по сравнению с масштабами катастрофы, конвои очень положительно повлияли на боевой дух населения. Кампания, которая велась по дороге в Британии и, уверен, в других странах, также привела большое количество молодых людей в политический активизм, в том числе и сотни боснийских беженцев, которые до того момента не находили, чем они могут заняться.
Боб Майерс: Война в Боснии, по сути попытка захвата земель для создания «великой Сербии» и «великой Хорватии», была организована националистическими правительствами в этих двух странах. Но они организовали её на расстоянии вытянутой руки, делая вид, что это внутренняя боснийская гражданская война. Эта ложь воспроизводилась почти всеми западными политиками и СМИ, а также ООН, которая по сути заявила: «ну, три боснийские народности хотят друг друга поубивать, так что единственное решение – разделить их». Такая подача информации запутала людей в Европе, которые не понимали, что делать. Их гуманитарные инстинкты заставляли их ужасаться этническим чисткам… но что они могут сделать, если люди хотят друг друга убивать? И Workers Aid помогла иностранцам услышать голос сопротивления этническому разделению, звучавший в самой Боснии. Мы инициировали деятельность, которая позволила людям совершать солидарные действия в поддержку одной из сторон в этой войне – не этнической стороны, а стороны единства и рабочей солидарности, которая не была видна извне.
ГЛ: В ретроспективе считаете ли вы эту деятельность эффективной? Чего удалось реально достичь? Что она изменила для рабочих общин, например в Тузле? Как эти общины реагировали на конвои?
ДД: Насколько эффективны были конвои? В качестве примера самоорганизованной активности рабочего класса, оспорившей коррумпированное профсоюзное, социал-демократическое и авангардистско-партийное руководство, я считаю эту кампанию самой важной вещью, которую я сделал в жизни. Она показала многим людям в Британии политическую активность с новой стороны. К сожалению, она не стала, как мы надеялись катализатором в более широком профсоюзном и социалистическом движении.
ГЛ: Среди левых распространён аргумент о том, что подобная деятельность не особо отличается от благотворительности, и что занимаясь ею, активисты теряют какую-либо возможность развить подлинную классовую солидарность. Думаю, этот вопрос можно перефразировать так: как соотносятся социализм и гуманитарная деятельность?
ДД: Это был дежурный аргумент, озвучивавшийся теми, кто выступал против Workers Aid по разным сектантским мотивам. Но у этих оппонентов была проблема. Большинство людей проявляют инстинктивную солидарность с жертвами агрессии, быстро нейтрализуя расистский яд, распространяемый нашим правящим классом и его СМИ. Мантра «но необходимо классовое пролетарское решение» оправдывала бездеятельность… и большинство видело в ней то, чем она и являлась – сотрясание воздуха. Легко было указать на противоречивость позиции, например, Социалистической рабочей партии (SWP) [троцкистской группы]. Когда речь шла о расистских нападениях на рабочих-иммигрантов в Британии, она заявляла: «Самозащита – это не преступление». Но когда заходила речь о Боснии, она была парализована. И в любом случае, я не вижу никаких проблем в гуманитарном инстинкте обычных рабочих. Если в социализме нет этого гуманитарного инстинкта, то для меня этого социализма не существует. Только в том случае, когда гуманитарная помощь превращается в бизнес – а мы по дороге видели много такого шумного, самозацикленного бизнеса – она становится камуфлирующим придатком к империализму.
В конечном итоге, организованные нами первые послевоенные конференции рабочих из Сербии, Боснии, Косова и других бывших югославских республик показали, что может сделать низовая солидарность.
БМ: Слабость реакции на нашу инициативу со стороны существующего организованного рабочего класса – если можно так выразиться – была продемонстрирована и старыми левыми (сталинистами и антисталинистами), которые просто поддерживали Милошевича, чтобы быть против США, но даже в большей степени – большинством профсоюзных и рабочих организаций, которые просто поддержали позиции своих правительств: оставить это дело ООН, т.е. поддержать «мирные планы» по разделу Боснии – планы, идентичные планам людей, проводивших этнические чистки.
Мы увидели намёк на то, как наша кампания, или аналогичная деятельность в будущем, могла бы развиваться, когда северо-западно-английские отделения Профсоюза работников связи (CWU), объединявшего почтовых работников, отправили с одним из наших конвоев грузовик и трёх почтальонов. Всю дорогу туда почтальоны чётко заявляли, что поддерживают оружейное эмбарго ООН «чтобы прекратить убийства».
Доехав до Тузлы, они там три дня пожили с [местными] почтальонами. После чего устроили пресс-конференцию, на которой заявили, что изменили позицию, потому что увидели, что на самом деле означает оружейное эмбарго, и считают, что рабочие Тузлы должны быть в состоянии защититься.
Когда мы вернулись в Британию, правое крыло профсоюза (при помощи Militant [троцкистской группы, теперь называющейся Социалистической партией]) вытеснили этот опыт, зациклившись на фантастической клевете, будто бы мы организовали банду педофилов! Так что следующий грузовик CWU отправился вместе с организацией, занимающейся гуманитарной помощью; он не доехал до Боснии, а отвёз продовольствие голодающим беженцам в Хорватии. Другая троцкистская группка (теперь организованная вокруг World Socialist Website (sic)) утверждала, что мы занимаемся «контрабандой оружия в интересах империализма» и (в то же время!) находимся «на ставке у исламского фундаментализма»!
ГЛ: И ещё один похожий вопрос. Безусловно, наш долг как социалистов – в любой ситуации, даже в самой безнадёжной, пытаться поднимать коллективную сознательность представителей рабочего класса, чтобы они могли взять дело в свои руки. Была ли Workers Aid успешной с этой точки зрения?
ДД: Да, но опять же, лишь до определённой степени. Я думаю, что для некоторых боснийцев, с которыми мы встречались, наше присутствие было видимым подкреплением их веры в себя как рабочих, как боснийцев – не мусульман, православных или католиков. Наследие войны на Балканах оставило водоразделы. Никто не может этого отрицать. Люди, проводившие этнические чистки, получили половину страны, а в некоторых городах полицейские начальники, организовывавшие резню, от которой вода в реках меняла цвет, остались на своих постах, осуществляя надзор за беженцами, которые «спокойно могли вернуться». Но традиции промышленного города Тузлы – на котором мы сфокусировались – остались.
Профсоюзное движение там сильно ослаблено приватизацией и разными религиозными и олигархическими политическими партиями. Но тот факт, что первое организованное противостояние массовому грабежу послевоенной югославской приватизации имело место в Боснии, не должен удивлять. Прошлогодний взрыв движения пленумов, который в какой-то момент угрожал свержением правительства страны, никуда не делся, и движение, которое началось с Тузлы и Сараева, имело отзвуки в Бане-Луке, столице квазигосударства боснийских сербов. Эта традиция мультикультурной солидарности и классового действия значительно более давняя, имеет более глубокие корни и более живучая, чем те «первобытные племенные распри», которые так любит западная пресса. Если мы сыграли крохотную роль в том, чтобы поддержать эту традицию, это повод для гордости.
ГЛ: В российском и украинском обществах действует огромное давление, направленное на поддержку либо так называемой «войны с украинским фашизмом», как Кремль называет свою поддержку украинских сепаратистов, либо «антитеррористической операции», как киевское правительство называет свою военную кампанию в восточных регионах. Социалистам в Украине очень сложно, даже опасно озвучивать антимилитаристские принципы. Было ли аналогичное давление во время конфликтов в бывшей Югославии?
ДД: На Западе СМИ изображали людей на Балканах в карикатурном свете, как «племена» и «первобытных», и эти характеристики делали конфликт неизбежным. В Милошевиче, по крайней мере в первые дни войны, они видели «сильную личность». Украинский кризис описывается похожим образом, хотя и не так грубо. Путина здесь, по крайней мере в последний год, изображают в чисто негативном свете. В Сербии в начале девяностых было очень сложно выступать против сербского национализма – практически всё общество купилось на миф осаждённой нации. В отдельных частях Хорватии (Загреб) можно было выступать против Туджмана, в других местах (Краина) это было крайне опасно. В Боснии было по-другому. На тех территориях, которые оставались свободны от этнических чисток, шла политическая дискуссия, и сербы, поддерживавшие мультиэтническую Боснию, по-прежнему играли активную роль в её защите. Например, Йован Дивяк, генерал, командовавший обороной Сараева в первые годы войны, был боснийским сербом.
ГЛ: У некоторых представителей европейских левых есть известное слепое пятно, когда речь идёт о режимах (например, Россия сегодня, или Сербия в 1990-х), использующих популистскую антиамериканскую, антинатовскую риторику. Представляли ли такие люди проблему для Workers Aid? Как эта проблемы выглядит теперь, в ретроспективе?
ДД: Сейчас сталинизм – это не такая большая проблема, как в начале девяностых. Всегда будут поверхностные аналитики, которые выбирают свою «сторону» исходя из того, кого поддерживает президент США. «Нельзя поддерживать боснийцев, ООН будет бомбить Белград». «Вы что, не видите, что ЕС и НАТО поддерживают украинских фашистов? Мы должны встать на сторону Путина». Это не анализ, это геометрия! В ретроспективе, большинство левых было совершенно неадекватными во время балканских войн, из-за смеси сталинистской югостальгии и бездеятельности, основанной на мышлении в духе «враг нашего врага, вероятно, наш друг». И они называют это марксизмом!