Как Жижек должен был ответить Питерсону: упущенная возможность ответить на жалкую критику социализма

Если вам выпало несчастье страдать от просмотра «дебатов» между Джорданом Питерсоном и Славоем Жижеком, я выражаю вам свою солидарность. Питерсон и Жижек устроили самое жалкое зрелище в истории интеллектуалов, дискутирующих на публике. Это не Фуко против Хомского и даже не Хитченс против Хитченса. Даже Билл Най против Кена Хэма выглядит хорошо, и это о чем-то да говорит. Питерсон и Жижек начали с длинных получасовых речей, якобы на тему — какая система больше способствует человеческому счастью, капитализм или социализм. Оба выступления практически никак друг друга не опровергали и почти не касались темы.

Питерсон начал первым. Если вы когда-то были на школьных дебатах, то понимаете, что это должно было дать преимущество Жижеку. Он будет знать, что сказал Питерсон, и по идее хорошо по нему пройдется. Но вместо этого Жижек зачитал причудливую и пространную речь, в которой он почти не касался высказанного Питерсоном и вообще главной темы дебатов. И очень жаль, потому что Питерсон высказал популярный аргумент, который можно очень легко опровергнуть. Я видел это много раз.

Я преподаю политическую теорию в Кембриджском Университете, и у нас есть курс «Современное государство и его альтернативы». Однажды студентам пришлось прочитать в рамках курса Манифест коммунистической партии и еще несколько текстов на тему коммунизма и социализма. После этого мои студенты написали по 2 тысячи знаков на тему «Является ли социализм жизнеспособной альтернативой капитализму?» Большинство студентов развернуло интересные ответы, но каждый год попадается несколько человек, которые выдали то, что я называю «сочинение о плохом Марксе». Есть три особенности, отличающие «сочинение о плохом Марксе»:

  1. Подробное чтение «Манифеста».
  2. Никаких ссылок на другие тексты — Маркса или какого-то иного социалистического мыслителя.
  3. Длинное отступление о причинах, по которым Советский Союз можно считать ужасным (называю это «избиением сталинистов»).

Совершенно ясно, что происходит. Студент читает «Манифест», поскольку он короткий и не отнимает много времени. Он не читает другие социалистические тексты. В конце концов, им не хватило слов, чтобы сказать еще что-нибудь о «Манифесте», и они заполнили оставшееся пространство избиением сталинистов.

Это именно то, что делал Джордан Питерсон свои полчаса. Он начал, заявив, что читал «Манифест», что делают все первокурсники:

«Итак, как я подготовился к этому? Я пошел — максимально близко ознакомился с работами Славоя Жижека, но это было трудно, так как у него слишком много работ и он очень своеобразный мыслитель, а эти дебаты были организованы в очень короткие сроки. И я решил вернуться к тому, что я считаю первопричиной всех проблем, скажем так — к «Манифесту коммунистической партии». И то, что я сделал — потому что это Маркс, а мы тут говорим о Марксизме, так сказать — я попытался прочитать его».

Далее Питерсон утверждает, что выделил 10 утверждений из «Манифеста», с которыми не соглашался. Он не называл их количество, но при должных усилиях я убедился, что их 10.

  1. История рассматривается как прежде всего экономическая и классовая война. Питерсон не согласен, потому что у людей есть неэкономические мотивы. Но он признает, что люди — часто иерархические существа, а иерархии стремятся к концентрации власти. Можем ли мы сделать вывод, что правители — это один класс, а не-правители — другой класс?
  2. Питерсон утверждает, что Марксизм никак не может решить проблему нехватки благ, и что нам нужна иерархия, чтобы ее решить. К счастью для нас, затем Питерсон утверждает, что человеческие иерархии не эксплуативны, потому что это «нестабильно». Он никак не защищает это утверждение и ничего не говорит о марксистской концепции эксплуатации, судя по всему, потому что прочитал только «Манифест» и не видел другие работы, в которых это четко объясняется.
  3. Историю можно рассматривать как войну двух классов, с четким разделением на пролетариат и буржуазию. Питерсон не соглашается, потому что считает, что такое разделение нечеткое. Он не в курсе марксистских определений этих терминов, наверное, потому что прочитал только «Манифест» и пренебрег текстами, которые это проясняют, вроде работы Геральда Коэна «В защиту теории истории Карла Маркса». Он утверждает, что смерти советской эпохи случились именно из-за этой нечеткости. Это первый этап избиения сталинистов. Он также утверждает, что Маркс был каким-то манихейцем, потому что якобы рассматривал буржуазию как «все плохое», а пролетариат — как «все хорошее». Питерсон говорит, что именно поэтому не нравится политика идентичности. Он ни в коем случае не приводит цитаты в защиту своих утверждений. Даже мои студенты способны подкреплять свои интерпретации текстами.
  4. Упоминание о «диктатуре пролетариата». Питерсон говорит, что Маркс считает это хорошей идеей, поскольку считает пролетариат хорошим по своей сути. Питерсон утверждает, что пролетариат не может править как класс, потому что обречен на правление лишь некоторых представителей этого класса, и эти люди продажны. Маркс, вообще-то, весьма мало говорил о социалистической политической организации. Многие другие социалисты могут рассказать о ней куда больше — например, Эдуард Бернштейн. Но Питерсон прочитал лишь «Манифест» и может говорить только об учреждениях советского пошиба.
  5. Далее Питерсон говорит, что нельзя просто взять и заменить сложную систему вроде свободного рынка на централизованный механизм без уточнения, как выбирать людей, которые будут им управлять. И снова другие социалисты уже об этом говорили, а некоторые — например, Янош Корнай или Алек Ноув — хотели определенного уровня децентрализации, как минимум в некоторых секторах. Но Питерсон не читал их на протяжении своих 56 лет на этой планете, несмотря на то, что неоднократно затевал авторитетные разговоры о марксизме. Похоже, он никогда не сталкивался с идеей о том, что можно быть социалистом и при этом не выступать за неограниченную централизацию.
  6. Ничто из того, что делают капиталисты, не считается трудом. Питерсон признает, что земельные аристократы не занимаются трудом, но утверждает, что люди, управляющие бизнесом, тоже имеют ценность как «менеджеры». Он также утверждает, что этим менеджерам нет смысла эксплуатировать своих рабочих, потому что рабочие принесут больше пользы, если их не эксплуатировать. Питерсон не видит, что попытка максимально выжать пользу из рабочих — это центральная идея эксплуатации у марксистов, но Питерсон не читал достаточно марксистов, чтобы понимать, как они используют этот термин. Он также не утруждал себя чтением трудов Барбары Эренрайх о «классе специалистов и менеджеров».
  7. Прибыль — это кража. Питерсон не соглашается, утверждая, что, поскольку менеджеры увеличивают стоимость, они имеют право на прибыль. Но прибыль — это не деньги, которые фирма платит менеджерам, а деньги, которые фирма отдает инвесторам или реинвестирует в бизнес. Это связано с инвестициями, а не с платой менеджеру. Марксистское возражение касается не инвестиций как таковых — социалистические государства как раз много инвестируют, — а эксплуатационных отношений, которые делают инвестиции возможными. Но Питерсон не читал Коэна и Эренрайх, поэтому не видит деталей марксистской картины. Затем Питерсон приводит аргумент, который странным образом апеллирует к тому, что стоимостная прибыль посылает ценовой сигнал производителю, но многие социалистические модели включают механику ценовых сигналов — Ноув подробно это объясняет.
  8. Пролетариат волшебным образом станет сверхпродуктивным. Питерсон говорит, что не смог понять, почему Маркс считал, что социализм может быть более продуктивным, чем капитализм. Есть много других теоретиков, обсуждавших, как капитализм может сковывать производительные силы способами, которые устраняет социализм — например, Коэн — но Питерсон такое не читает.
  9. В конечном итоге эта гиперпродуктивность создаст условия, в которых не будет дефицита. Здесь Питерсон быстро пробегается по теории отчуждения, которая до сих пор не вспоминалась, утверждая, что по Марксу с отчуждением можно покончить через спонтанную творческую работу. Питерсон думает, что творчество — не для всех. Однако большинство социалистов не разделяет высказывание Маркса об идеальной человеческой жизни и представляет разнообразие крутых штук в своих утопиях, но давайте повторим: Питерсон такого не читал.
  10. Маркс говорит, что капиталистическая система в данный момент была самой продуктивной системой. Питерсон думает, что таким образом Маркс признает следующий аргумент: если капитализм — это самая продуктивная система в истории, то и незачем ее менять. Это тот момент в разговоре, где Питерсон особенно четко демонстрирует незнание того, что из себя представляет исторический процесс по Марксу. Маркс считал, что каждая экономическая система в начале своего внедрения — самая продуктивная за всю историю, но в конце концов ее полезность исчерпывается, и она заменяется на более подходящую для технологий своего времени. Вот здесь я бы очень хотел, чтобы Питерсон прочитал Коэна.

Питерсон тратит оставшееся время, утверждая, что теория Маркса привела к «особой форме ада» — еще один удар по сталинистам! — и заявляя, что все системы предполагают неравенство, но капитализм, по крайней мере, дает много блага.

Основная проблема всего этого в том, что «Манифест» сам по себе не дает читателю полного понимания марксистского социализма — оставим в стороне прочие виды социализма, которые существуют на сегодняшний день. Вот почему мы в университете не даем читать «Манифест» сам по себе. Его сопровождает множество текстов, ряд которых критикует социалистический проект. Студентам, которые занимаются чтением, часто есть что сказать о жизнеспособности социализма с разных идеологических точек зрения. Я не стал бы писать этот текст, если бы Питерсон продемонстрировал критичное и целостное знание предмета. Проблема в том, что его воспринимают как великого интеллектуала и приглашают говорить с большими аудиториями о социализме, в то время как не вызывает сомнения тот факт, что он ничего не читал о нем.

На мой взгляд, Маркс сделал вклад в историю мысли из трех ключевых позиций, развитых его последователями:

  1. Теория отчуждения, которая критикует капитализм за подавление нашей креативности и прочих форм самоактуализации.
  2. Теория эксплуатации, которая критикует капитализм за то, что он принуждает рабочих отдать часть стоимости, которую они произвели, угрожая голодом и бездомностью.
  3. Теория истории, также известная как «исторический материализм», «диалектический материализм» и даже «технологический детерминизм», которые утверждают, что более конкурентоспособные экономические системы побеждают менее конкурентоспособные и что общественные структуры, идеи и культуры развиваются с целью служить оправданием и поддержкой своих экономических систем. Другими словами, способ производства («базис») определяет общественные отношения («надстройка»).

Судя по всему, Питерсон не отрицает, что капитализм предполагает отчуждение и эксплуатацию, но порой высказывает неуверенность относительно того, как эксплуатация работает. Чтобы было ясно, эксплуатируемые люди — это люди, которые вынуждены работать из-за угрозы нищеты. То есть наемные рабочие. Люди, которым не приходится работать для выживания ради ресурсов, помогающих продержаться, так или иначе делают какую-то работу. Но если у них нет нужды работать, потому что можно комфортно жить за счет своих инвестиций, — это люди, которые живут за счет того, что им принадлежит, а не того, что они зарабатывают. Это то, что разделяет пролетариат и буржуазию. Пролетариат получает зарплату, а буржуазия владеет собственным капиталом.

Есть некоторые люди — прежде всего специалисты и управленцы — которые заработали достаточно, чтобы выйти на пенсию и жить за счет инвестиций без помощи общественной или финансируемой работодателем пенсионной системы. Эти люди — класс специалистов и менеджеров — те, о ком говорит Эренрайх. Они делают реальную работу по управлению экономикой и получают достаточно, чтобы помочь действительно богатым защитить систему. Но есть большая пропасть между ними и богачами. Миллионеры — не миллиардеры. Уилсон Чандлер, средний баскетболист из LA Clippers, заработал в этом году $12.8 млн. Он имеет собственный капитал в $35 млн и относится к высшему 0.01% населения. Но ему платит Стив Балмер — человек, обладающий состоянием в $46.5 млрд. Он тратит $2 млрд в год, просто покупая команду. Состояние Чандлера равно 0.07% состояния Балмера. То есть Балмер может нанять более чем 3500 Чандлеров в год, пока у него не закончатся деньги. Чандлер — профессионал. Балмер — владелец.

Но, хоть у Питерсона есть какое-то представление о теории отчуждении и эксплуатации, он совершенно не в курсе того, что такое теория истории. Для начала, Питерсон считает, что Маркс не заинтересован в битве человечества с природой. Но именно здесь и начинается теория истории. По Марксу, мы развиваем экономические системы, чтобы удовлетворить свои материальные нужды — чтобы у нас были ресурсы, необходимые для выживания. Примитивные экономические системы вроде рабовладельчества, феодализма и капитализма основаны на эксплуатации человеческой трудовой силы, чтобы удовлетворить потребности. В конце концов, Маркс надеется, что мы сможем развить технологии, способные покончить с эксплуатацией и даже с нуждой как таковой. Питерсон же думает, что Маркс не заинтересован в природе, но Марксова теория истории — это теория о том, как человеческие существа могут преодолеть природу.

Каждая экономическая система создает условия, которые приводят к ее моральному устареванию. Когда общество узаконивает рабство или феодализм, это дает возможность некоторым его членам тратить время на изобретение новых технологий, которые в конечном счете и сделали возможной индустриализацию. Как только она началась, обществу пришлось переместить сельских жителей в города, поскольку им нужны были работники, способные быстро менять работы, вливаясь туда, где в них нуждается новая индустриальная экономика.

Феодальные крестьяне привязаны к земле. Рабы привязаны к конкретным владельцам. Рабочие в системе отношений «работодатель-рабочий» подходят для индустриального капитализма больше. По Марксу, общества, которые быстрее продвинулись от феодализма и рабовладельчества, смогли быстрее индустриализоваться, а общества, развивавшиеся медленнее, должны были догонять их или столкнуться с тем, что их колонизируют. В итоге Маркс приходит к тому, что капитализм создаст новые условия, которые сделают несостоятельными даже отношения «работодатель-рабочий». Разные марксисты имели разные взгляды на то, когда эти «противоречия» проявятся и как они будут выглядеть. Ленин считал, что социализм — это единственное, что может остановить бесконечную империалистическую борьбу, которой была Первая мировая война. Совсем недавно социалисты предположили, что автоматизация, изменение климата и неолиберальный акселерационизм могут, по-новому сковывая капитализм и открывая потенциал новых форм социализма, подвергнуть систему новым нагрузкам, о которых даже не представляли теоретики позапрошлого века.

Теория Маркса похожа на теорию Дарвина. Общества с более эффективными экономическими системами подавляют и эксплуатируют менее эффективные общества. Единственный способ для менее эффективных победить — это копировать своих более успешных конкурентов. Так что, по Марксу, социализм может случиться только если он сумеет победить капитализм «на своем поле», будучи более продуктивным и эффективным. В противном случае капиталисты подомнут под себя социалистические общества так же, как они это сделали с феодальными и племенными обществами. Это значит, что теория истории предполагает появление условий для социализма сперва в самых продвинутых капиталистических странах, где капитализм развит наиболее полно. Но никто и никогда не пробовал социализм в США или в Западной Европе. Вместо этого его пытались построить в куда более бедных обществах — в России, Китае и многих постколониальных странах. Это не соответствовало теории истории, и поэтому на самом деле якобы марксистские проекты ХХ века не были марксистскими.

Многим социалистам не нравится теория истории. Они пытаются доказать, что социализм возможен в куда более широком спектре мест, и верят, что идеи и культура играют куда большую роль в политических переменах, чем предполагает исторический материализм. Тот факт, что социализм еще не образовался в богатейших и сильнейших державах, ставит под сомнение теорию, и социалисты Франкфуртской школы вместе со своим последователем — Жижеком — утверждали, что на Западе социализму препятствует именно капиталистическая культура и идеология. Некоторые из этих социалистов позиционируют себя как ревизионисты по отношению к теории истории, в то время как другие и вовсе ее противники. Но некоторые материалисты продолжают утверждать, что капитализму еще только предстоит создать изменения в технологиях, окружающей среде и наших политических учреждениях, которые наконец приведут к его кончине. Зачем нужны рабочие, если роботы могут делать то же, что и живые люди? Как капитализм может быть самой продуктивной системой, если приводит ко всемирному затоплению и гибели стольких людей и мест, которые он сам построил? Как капитализм может быть устойчивым, если он отменяет социальные услуги, за которые мы так долго боролись? Как он может сделать нас счастливее и богаче, если приводит нас к частичной занятости?

Очень интересно послушать, что скажет Питерсон об автоматизации, климатических изменений, обнищании, прекарном труде и атомизации, связанной с нашей неолиберальной преисподней. Но Жижек не пытался подтолкнуть его к разговорам на эти темы, а Питерсон не читал необходимых книг, чтобы поддерживать подобные разговоры на приличном уровне. В XIX веке Маркс был чем-то вроде пророка, футуриста — он представлял, куда нас может привести капитализм. Но люди, обсуждая капитализм и социализм, слишком часто говорят о прошлом. Представьте себе, что вместо того, чтобы свести на нет феодализм и запретить его в 1660 году, британцы приводили аргументы вроде тех, что озвучивал на этих дебатах Питерсон. Они могли бы указать, что феодализм сделал Британию богаче, чем когда бы то ни было, и что городская жизнь может быть мрачной и грубой, а работа на фабриках — развалить семьи и общины. И вообще, почему мы не говорим о других вещах, кроме экономики? Что насчет Бога и церкви? Разве Святой Августин не говорил нам отвергать города человеческие? Питерсон прославляет систему, которую победили бы его собственные аргументы. Как только мы вспоминаем о пороховой бочке климатических изменений, озабоченные и испуганные, одинокие и потерянные, вероятно, многие из нас хотели бы вернуться в феодализм.

Подобные аргументы веками приводили британские консерваторы до, во время и после капиталистической трансформации. В киноверсии «Властелина Колец» Саурон и все эти трудолюбивые орки стоят за капитализм, а подражатель Саруман пытается уничтожить Саурона, приняв ту же экономическую систему и став таким же, как он. Толкин ностальгирует по воображаемому средневековому миру, полному хороших королей, веселых эльфов и счастливых хоббитов с набитыми животами.

В те старые времена капиталисты знали, что стоят на зыбкой почве, сталкиваясь с жестоким противостоянием ценностей вчерашнего и завтрашнего дней. Когда капиталистическая система вырастает, она забывает собственную историю — то, как она карабкалась и прорывала себе путь сквозь старую феодальную аристократию бостонскими чаепитиями и гильотинами. Это неестественно. Как и у всех вещей, у капитализма есть свой срок службы. Столетие назад, во время всеобщих выборов в Великобритании, даже Либеральная партия знала, что впереди нас ждет социализм:

Мы все еще за его пределами? А если нет, то что случится потом? Как капитализм справится со всем бедламом, который он создал для нас на сто лет вперед? Вот вопросы, которые Жижек должен был задать Питерсону. Но он кажется слишком грустным и сломленным для этого. Какой смысл быть социалистом и считать, что капиталистическая идеология загнала нас в ловушку, из которой уже не выбраться? Не так давно Жижек сравнивал идеологию с очками, которые мы должны сорвать, чтобы видеть мир таким, какой он есть. Сейчас он, судя по всему, думает, что мы все сделали себе лазерную коррекцию зрения.

Питерсон не готовился. Была возможность. Но Жижек оказался слишком занят жалобами на политику идентичности и свой статус в академических кругах, чтобы попытаться. Он — старый трус, в которого никто из нас не хотел бы превратиться.

/Benjamin Studebaker for Current Affairs: How Zizek Should Have Responded to Jordan Peterson. Перевел Дмитрий Мрачник


ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ В TELEGRAM!

Поддержать редакцию:

  • UAH: «ПриватБанк», 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
  • USD: skrill.com, [email protected]
  • BTC: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
  • ETH: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
  • DASH: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
  • LTC: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS
· Места:

You may also like...