Жан Жорес. Первый из десяти миллионов
Предисловие от РСД.
Выстрелы, прозвучавшие в парижском кафе «Круассан», стали первыми залпами мировой войны, унесшей около 10 миллионов человеческих жизней. 31 июля 1914 года националист Вилен застрелил лидера и трибуна французских социалистов Жана Жореса. На следующий день в войну вступила Россия, а 3 августа – Франция.
Жан Жорес далеко не был самым левым из французских социалистов. Выходец из буржуазной среды, профессор (его перу принадлежат выдающиеся труды по истории Великой французской революции), он пришел к социалистическим убеждениям уже в зрелом возрасте, начав свою парламентскую карьеру на скамьях умеренных республиканцев. Вся его жизнь была наглядным опровержением известной банальности: «Кто не был левым в 20 лет, у того нет сердца, кто остался им после 30-ти, у того нет головы». Жорес обладал и тем, и другим. «Он являлся олицетворением мягкости и доброты, – писал о Жоресе Анатоль Франс, – Щедро одаренный от природы, он, казалось, полнее всего проявлял одну из своих способностей — способность любить. Я слышал, как его громкий голос, величавые и грозные отзвуки которого наполняли собою весь мир, становился ласковым и задушевным в разговоре с другом. Его обширные и глубокие познания выходили за пределы широкого круга социальных проблем, распространяясь на все области духовных интересов человека».
Именно пламенный гуманизм, сострадание к жертвам угнетения, на протяжении всей жизни толкали его влево, заставляя рисковать политической выгодой ради принципов, которые прагматичные коллеги считали безумием. Будучи, по признанию современников, лучшим оратором своего времени (а это был золотой век парламентского красноречия), Жорес мог бы сделать блестящую правительственную карьеру, как его современники, правый социалист Александр Мильеран или начинавший как анархист Аристид Бриан, неоднократно становившиеся президентами и премьер-министрами.
В 1897 году Жорес вместе с Эмилем Золя и другими немногочисленными политиками и интеллектуалами выступил в защиту Альфреда Дрейфуса – офицера французского генштаба, еврея, обвиненного в шпионаже в пользу Германии. Чтобы осознать все безрассудство этого поступка, нужно погрузиться в социально-политическую атмосферу тогдашней Франции, где культ армии, ненависть к «бошам» и евреям были не просто в порядке вещей, а являлись синонимом патриотизма. Открыто выступить против армии, в защиту шпиона и «жида», означало для парламентского политика политическое самоубийство куда в большей степени, чем в сегодняшней России – осудить аннексию Крыма или встать на сторону ЛГБТ. Даже однопартийцы Жореса – социалисты, включая марксистского ортодокса Жюля Геда, отвернулись от него. Социалистическая партия раскололась. Жорес проиграл выборы 1898 года. Противостояние дрейфусаров и антидрейфусаров переросло в крупнейший политический кризис в истории Третьей республики. Однако доказательство невиновности Дрейфуса, вскрывшее масштабы коррупции в среде высшего военного руководства, сделало Жореса главным критиком милитаризма, колониализма и шовинизма во французской политике и объектом жгучей ненависти со стороны консерваторов.
Приближение мировой войны после длительного периода мира, экономического процветания и социальных реформ в Западной Европе, мало кто чувствовал так остро, как Жан Жорес. Являясь сторонником по возможности мирных реформ, он всеми силами стремился предотвратить надвигающуюся катастрофу. Книга Жореса «Новая армия» (1910), пропагандирующая принципы милиционного устройства вооруженных сил, стала политическим бестселлером. В течение многих лет Жорес последовательно защищает идею совместного выступления рабочих разных стран, прежде всего – Франции и Германии, против собственных правительств в случае начала войны. Этот же призыв прозвучал и в его последней речи, произнесенной 25 июля 1914 года на митинге в пригороде Лиона – Безе, которую мы публикуем ниже.
Видя подъем предвоенного шовинизма во Франции, Жорес не питал иллюзий относительно собственной судьбы. Незадолго до убийства он писал: «Не пройдет и шести месяцев, как начнется война. Я получаю столько писем с угрозами, и я не удивился бы, если бы оказался ее первой жертвой. Я прощаю того, кто меня убьет. Виновными будут те, кто даст ему оружие. Я мечтаю только о том, чтобы мне не пришлось слишком мучиться».
Сегодня, когда события в Украине бросают зловещий свет на вековой юбилей Первой мировой, когда угроза войны между ядерными державами, до недавнего времени казавшаяся достоянием устаревших антиутопий, вновь становится реальной, мы должны учиться у Жана Жореса, а также Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Владимира Ленина и Льва Троцкого. Учиться презрению к лжи правительств и иллюзиям «общественного мнения», равнодушию к соблазнам сиюминутной популярности и выбора “меньшего из зол”, смелости говорить правду даже тогда, когда расплатой за честность может стать пуля.
Жан Жорес. Речь в Безе
Граждане,
Я должен вам сегодня заявить, что никогда еще мы не переживали, что никогда еще Европа за последние сорок лет не переживала более угрожающего и трагического положения, чем в этот час, когда я взял на себя ответственность перед вами выступить. Ах, граждане! Я не хочу сгущать краски, я не хочу утверждать, что разрыв дипломатических отношений между Австрией и Сербией, о котором стало известно всего полчаса назад, непременно означает начало войны между Австрией и Сербией, и я не хочу утверждать, что, если начнется война между Австрией и Сербией, конфликт непременно распространится на всю Европу, но я утверждаю, что и нам, и всеобщему миру, и жизни миллионов людей угрожает страшная опасность, для отражения которой пролетарии Европы должны приложить все усилия, проявить всю солидарность, на какую они только способны.
Граждане, австрийская нота Сербии полна угроз, и если Австрия вторгнется на славянскую землю, если германцы, если германская раса, населяющая Австрию, прибегнет к насилию против сербов, которые составляют часть славянского мира и которым славяне России глубоко сочувствуют, то есть все основания думать и опасаться, что Россия примет участие в конфликте, а если Россия выступит в защиту Сербии против Австрии, Австрия, столкнувшись с двумя противниками, Сербией и Россией, потребует выполнения союзнического договора, связывающего ее с Германией. А Германия через своих послов сообщила всем державам, что она солидаризируется с Австрией. Так что, если конфликт не ограничится Австрией и Сербией, если вмешается Россия, Германия займет свое место на полях сражения рядом с Австрией. А тогда вступит в действие не только соглашение между Австрией и Германией, но и тайное соглашение между Россией и Францией, основные пункты которого известны, и Россия скажет Франции: «Против меня выступили два противника, Германия и Австрия, и я вправе потребовать выполнения связывающего нас договора, Франция обязана занять свое место рядом со мной». Положение сейчас таково, что, быть может, уже завтра Австрия нападет на сербов, а если Австрия и Германия нападут на сербов и на русских, вся Европа будет в огне, весь мир будет в огне.
В такой грозный час, исполненный опасности для всех нас, для всех отечеств, я не стану долго задерживаться на том, кто несет за это ответственность. Большая доля ответственности ложится и на нас, на Францию, как говорил уже Муте, и я свидетельствую перед историей, что мы это предвидели, мы предостерегали; когда мы говорили, что насильственное, вооруженное вторжение в Марокко открывает эру честолюбия, алчности и конфликтов в Европе, нас клеймили, называя дурными французами, а на самом деле именно мы пеклись о Франции.
Вот, увы, наша доля ответственности, и она становится особенно очевидной, если вспомнить, что именно вопрос о Боснии и Герцеговине явился причиной раздоров между Австрией и Сербией и что мы, французы, когда Австрия аннексировала Боснию и Герцеговину, не имели ни права, ни возможности этому воспротивиться, ибо сами увязли в Марокко и рассчитывали добиться прощения наших собственных грехов, прощая грехи своим ближним.
Тогда наш министр иностранных дел сказал Австрии: «Мы будем смотреть сквозь пальцы на аннексию Боснии и Герцеговины, если вы будете смотреть сквозь пальцы на захват Марокко», и с такими же покаянными речами мы обошли все державы, все нации. Мы говорили Италии: «Можешь отправляться в Триполитанию, поскольку я обосновалась в Марокко; можешь грабить на том конце улицы, поскольку я граблю на этом».
Каждый народ шествовал по улицам Европы со своим маленьким факелом, и теперь вот мы дождались пожара. Что ж, граждане, на нас лежит доля ответственности, но она не снимает ответственности с других, и мы вправе и обязаны разоблачать, с одной стороны, коварство и грубость германской дипломатии, а с другой — двуличие дипломатии русской. Русские, которые, надо думать, встанут на сторону сербов, несомненно скажут: «Сердце великого славянского народа не стерпит, чтобы творили насилие над маленьким славянским народом Сербии». Да, но кто же нанес Сербии удар в самое сердце? Когда Россия вмешалась в балканские дела в 1877 году и когда она создала якобы независимую Болгарию, решив прибрать ее к рукам, она сказала Австрии: «Не мешай мне, и я отдам под твое управление Боснию и Герцеговину». А управление, вы сами понимаете, что это значит на языке дипломатов; и с того самого дня, как Австро-Венгрия получила разрешение управлять Боснией и Герцеговиной, у нее была одна лишь забота — управлять ею в своих интересах.
Во время свидания русского министра иностранных дел с австрийским министром иностранных дел Россия заявила Австрии: «Я позволю тебе аннексировать Боснию и Герцеговину, если ты не будешь препятствовать мне получить выход к Черному морю поблизости от Константинополя». Господин Эренталь сделал жест, который Россия приняла за знак согласия и разрешила Австрии захватить Боснию и Герцеговину, а когда Австрия прикарманила Боснию и Герцеговину, Россия сказала Австрии: «А теперь мой черед с Черным морем». — «Как? Что? Ничего подобного я вам не говорил», и с тех пор Россия и Австрия, господин Извольский, министр иностранных дел России, и господин Эренталь, министр иностранных дел Австрии, в ссоре; но Россия была соучастницей Австрии, она предала славян Боснии и Герцеговины Австро-Венгрии и вонзила нож в сердце сербских славян.
Это и привело ее на тот путь, по которому она следует теперь.
Если бы все тридцать лет, если с того времени, как Австрия управляет Боснией и Герцеговиной, она бы пеклась о благе населяющих ее народов, Европа не переживала бы нынешних затруднений, но клерикальная Австрия угнетала Боснию и Герцеговину; подвергая гонениям ее веру, она хотела силой обратить ее в католичество и навлекла на себя недовольство живущих там народов.
Так колониальная политика Франции, двуличная политика России и грубая воля Австрии способствовали созданию ужасного положения, в котором мы оказались. Европа мечется как в кошмаре.
Что ж, граждане, в обступившем нас мраке, в полной неизвестности о том, что ждет нас завтра, я не хочу произносить никаких широковещательных деклараций; несмотря на все, я еще надеюсь, что сама грандиозность грозящей нам катастрофы заставит правительства в последнюю минуту одуматься, и нам не придется содрогаться от ужаса при мысли о бедствии, каким явится для человечества в наши дни европейская война.
Мы имеем перед глазами пример Балканской войны: на полях сражения, на госпитальных койках погибла чуть ли не целая армия; выступило трехсоттысячное войско, а оставило оно на полях сражений, в придорожных канавах и на койках тифозных госпиталей сто тысяч человек из трехсот тысяч.
Представьте же себе масштабы катастрофы в Европе: тут уже мы будем иметь дело не с армией в триста тысяч человек, как на Балканах, но с четырьмя, пятью, шестью армиями по два миллиона каждая. Какое это будет массовое истребление, кровопролитие, опустошение, варварство! Вот почему, когда над нами уже нависла грозовая туча, мне хочется верить, что преступление не совершится. Граждане, если буря грянет, все мы, социалисты, позаботимся о том, чтобы возможно скорее спастись от преступления, которое совершили правители, а пока что, если осталось время, если осталось хотя бы несколько часов, мы удвоим усилия, чтобы предотвратить катастрофу. Уже в «Форвертсе» наши германские товарищи поднимают негодующий голос протеста против ноты Австрии, и, насколько мне известно, созвано наше Международное социалистическое бюро .
Как бы то ни было, граждане, и я говорю это с каким-то даже отчаянием: в час, когда нам угрожает убийство и варварство, у нас имеется лишь одна возможность сохранить мир и спасти цивилизацию — пролетариат должен сплотить все свои силы, насчитывающие великое множество братьев, и все пролетарии — французы, англичане, немцы, итальянцы, русские, и мы призываем эти десятки тысяч людей объединиться с тем, чтобы единодушное биение их сердец развеяло страшный кошмар!
Я сгорел бы со стыда, граждане, если бы среди вас нашелся хотя один человек, который мог бы подумать, что я пытаюсь сыграть на этих драматических событиях с целью обеспечить социалистам победу на выборах, как бы ни важна была такая победа. Но я вправе сказать вам, что долг велит нам, велит вам всем не пренебрегать малейшей возможностью продемонстрировать свое единодушие с интернациональной социалистической партией, представляющей в этот предгрозовой час единственную надежду на возможность мира, на восстановление мира.