Я был уверен, что Украине в новом мире нет смысла беспокоиться о защите собственной территории — экономически это слабое государство и так склоняли все кто мог, поэтому внешней вооруженной угрозы быть не может, думал я — любой спор будет решен мирно, Киев прогнется — и всё.

Так я полагал до двадцатых чисел февраля 2014, когда чужая армия оттяпала кусок украинской территории, не ожидая, когда Киев прогнется. Поэтому свой антимилитаризм и неприязнь к жутковатому уродцу под названием Вооруженные силы Украины я аккуратно сложил на дальнюю полку — и пошел в военкомат.

Читать предыдущую часть

Солдаты в автобусе бухали. Один упился до такой степени, что и утром, когда нас выгрузили в Волновахе возле кирпичного недостроя, в котором располагался штаб, он был не в себе — таращился в пустоту осоловело, мыча что-то нечленораздельно-угрожающее, и время от времени делал движения руками, словно очень замедленно бил кого-то в челюсть. Ко мне среди ночи пересел мужичок лет пятидесяти, в очках, и сообщил, что он пьянства на войне не понимает и сам вообще не пьет. Ему, наверное, хотелось пообщаться с родственной непьющей душой, но мне было не до общения — «ушел в себя, когда вернусь не знаю».

Как добрался до Гранитного — не помню. Вот стою на затоптанном снегу у штаба в Волновахе — и вот уже в темноте выгружаюсь во дворе нашей «тракторной бригады». Захожу в каптерку, там несколько знакомых лиц, остальных не знаю. Меня приветствуют, удивляются: «Мы думали, ты уже свинтил с концами».

Вся каптерка превращена в казарму. Там тепло — работает водяное отопление на дровах. Я расстелил свой каремат на единственном свободном месте — под столом. На тепло сбежались мыши — по ночам они устраивали кросс по пересеченной местности, и мне неоднократно приходилось ощущать, как их мелкие лапки пробегают по моему лицу.

В каптерке стоял телевизор — на кривую антенну он ловил только «сепар-тв», где можно было послушать пропагандистскую дичь, которую ДНР вываливала на головы своих «граждан». Но были и передачи, полезные для нас.

Например, по «Новороссия-ТВ» показывали сюжет о полевом командире «Сером» — россиянине, который рулит ополченцами в районе Тельманова. Мужчина в белом масхалате возил журналистку на своей раздолбанной «Ниве» на позиции. Там он корректировал огонь российских гаубиц Д30 по украинским позициям в районе Гранитного. Было крайне интересно посмотреть на того, кто пытается нас убить. И на то, как именно он это делает. Он похвастался журналистке, что подбили украинский танк. «Т80 у них здесь стоят» — уточнил он. Оба раза солгал — наша бронетехника была цела, а Т80 у нас отродясь не водилось.

Потом «Серый» с журналисткой переждали в окопе нашу ответку. Диалог:

— Куда бьют?
— Пятьсот метров от нас. Это я свой мобильный включил, а он на прослушке. А погрешность при наводке на телефон — как раз 500 метров.
— А если я свой включу, с российской симкой?
— Да ты что — они ж сразу по нему лупить начнут!

Мы представили наших артиллеристов, которые с помощью послюнявленного пальца на ветру ловят симку «Серого» и наводят с поправкой 500 метров… Смеялись, в общем.

Тянулись знакомые по осени фронтовые будни. Иногда — обстрелы, чаще — напряженная тишина. Места обитания в свободное время — каптерка, блиндаж, кухня с дровяной плитой под шиферным навесом. По ночам — дежурства, отдельно на бригаде и отдельно — внизу, на «нуле», где мы с техникой стояли в первые недели после прибытия в Гранитное.

Было холодно, по ночам морозы доходили до 20 градусов, так что дежурства по бригаде мы отбывали у буржуйки на кухне. Если, конечно, всё было спокойно. Закутывались в овчину, сидя на трехместной лавке из разбитого актового зала, и вслушивались в тишину, время от времени подбрасывая в огонь поленья. Буржуйка раскалялась так, что начинала слегка светиться красным. От ее жара у меня однажды расплавился наколенник.

На «нуль» дежурить нас, наводчиков и мехводов, не отправляли — чтобы мы всегда были около бэх на случай тревоги. Солдат Руслан — здоровенный, белобрысый, краснолицый, как-то вечером, когда мы собрались на кухне, опрокинул сто грамм и под это дело пытался на меня давить: мол, чего это мы ходим на «нуль», а ты — нет?! ты вообще срочку служил?!

Что ему ответить? Будет приказ — пойду хоть на «нуль», хоть за «нуль». А так — мне машину оставлять не позволено.

Позже, правда, людей стало не хватать, и нам разрешили дежурить на «нуле», и дежурил я как раз с Русланом. Дежурство на «нуле» — то еще удовольствие. Торчишь в пулеметном гнезде на правом фланге, и вокруг тебя на сотни метров впереди, позади и справа — мрак, дождь и никого, лишь на левом фланге еще один невидимый отсюда пост. А с тобой только автомат, напарник да ночник.

Руслан очень мрачно отзывался о местных, считая их поголовно кончеными сепарами и врагами, с которыми нужно бы поступать жестко, а не миндальничать, как сейчас. Как-то он ходил в штаб и увидел ждущую поодаль местную женщину с ребенком. Старшина батальона пояснил, что у нее трое детей, а заработка нет, и иногда ей из пищеблока выделяют немного продуктов. Женщина дождалась своей тушенки и пошла вниз по улице, ведя ребенка за руку. Руслан смотрел ей вслед, потом зашел в штаб, наскоро закончил свои дела, догнал женщину, выгреб из кармана все что было, — около двухсот гривен, — сунул в руки женщине и зашагал, не оглядываясь, к «тракторной бригаде».

Из знакомых по осени сослуживцев на бригаде остались танкисты, командир танка Володя и наводчик Миша. Володя — невысокий, в зимней шапке-колпаке напоминал лукавого безбородого гнома. У него был талант приручать котов. Этого зверья бродило много вокруг нашей кухни. Бывшие домашние или дворовые, они остались беспризорными и одичали после того, как хозяева покинули свои хаты.

Коты воровали нашу еду, причем не особо стесняясь солдат. Володя ловил их по одному, минут двадцать силой их удерживал, потом начинал чухать, гладить, давал пожрать — и кот становился ручным. Единственной проблемой было занести животное в блиндаж. Это прокатило только с одной черной кошкой по прозвищу Сепарка — та бешено рвалась из рук, но когда поняла, что под землей тепло, успокоилась и стала вести себя как хозяйка. Когда ее гладили — Сепарка не просто урчала, а громко и мелодично мурлыкала.

Володя не любил пьянства, хотя трезвенником не был. Когда наводчик танка Миша брался за третью чарку, Володя одергивал его строгим возгласом: «Галя!!!» — это было сокращение от мема «Галя берега не бачить».

Не всегда, впрочем, его окрики помогали. Как-то из штаба скомандовали жахнуть танчиком по сепарскому блокпосту. Миша успел к тому времени остограмиться. Влез в танк, навелся и жахнул. Только почему-то не по блокпосту, а рядом с окраиной Старомарьевки. Перепуганный вылез из танка и пояснил, что перепутал сетки наводки. Из штаба грозились приехать и устроить Мише вырванные годы, так что мы уже готовились к спектаклю. Но почему-то в тот раз никто к нам не доехал.

Самый колоритный боец нашей бригады, наводчик БМП Кучма, был солдатом-энтузиастом. Охотно учился стрелять из всего, что стреляло — например, из ДШК, который стоял у нас в цеху и грохотал так, что хотелось оглохнуть. Один брат Кучмы погиб летом 14-го, второй мыкался по госпиталям — ему ставили титановый протез лучевой кости.

Сам Кучма на ночном дежурстве затягивался свежезабитым косяком и рассказывал:

— Хату сепарскую накрыла разведка. Трех сепаров взяли, они на ту сторону передавали сведения про нас. Оружие изъяли, боеприпасы. И трехлитровую банку травы. Прикинь? Мне замполит показывал. Я ему говорю: делись, давай! Он мне жменю и отсыпал.

С ним вообще было интересно беседовать. К представителям власти — любой — он был настроен очень критически, считая их законченными ворами.

— Все розкрадуть. І за кордон. Ти знаєш, шо китайці купують нові «белази», прямо тут мнуть їх в куби, везуть до себе і там плавлять сталь? Бо в нас «белаз» дешевше, ніж сталь в Китаї.
— Такого не може бути. Китай може собі дозволити виробляти дешеву сталь, а «Белаз» не може бути дешевшим за сталь.
— Ти просто не в курсі!
— Ну да, розкажи мені. Я у журналі «Металл» рік працював у розділі «Ринки».
— А я півроку на «белазі» у Кам’янці проробив. От!

Такие вот ночные разговоры.

Иногда активничала арта. Помню диалог по рации во время артобстрела позиций сепаратистов:

— Поработайте по окраине Новой Марьевки.
— Принял. Работаем.
— Нет, нужно работать намного правее!
— Намного правее это куда?
— Совсем в другую сторону!
— В какую?
— По окраине Новой Марьевки!
— По какой из окраин?!
— Твою мать! Давай я завтра к вам подъеду и покажу, куда стрелять, а то сейчас темно, все равно не увидите.

Странно. Сейчас на офицерских артиллерийских курсах нас учат стрелять с применением полярных и плоских прямоугольных координат, а огонь корректировать в делениях угломера. И картой пользоваться учат. Наверное, в реальности всё несколько иначе.

Нас обстреливали. К счастью, пристрелочная мина редко прилетает куда надо, а потому у нас, как правило, было время скрыться в блиндаже. Иногда, правда, сыпалось сразу и много, и до блиндажа добирались перебежками. Бросок из каптерки, двадцать шагов по двору, забегаешь в ангар, где стены защищают от осколков, надеешься, что следующий прилет не придется по крыше — бетонная крыша не выдерживает, мины делают в ней солидные дыры, — пробегаешь ангар, ждешь очередного разрыва — и рывок до блиндажа.

Снег после взрыва мины покрывается черной пылью. Она распространяется вокруг идеальным радиальным градиентом от черного до светло-серого. Во время оттепели снег под пылью тает быстрее. А еще поверх пыли выпадает невероятно красивый перистый иней — он следы обстрела кокетливо прячет под кружевной кисеёй.

А еще сепары умудрились с помощью ПТУРа спалить конюшню — длинную ферму, в которой обитали наши солдаты ближе к «нулю». Обошлось без жертв, но сгорел дорогущий тепловизор и несколько автоматов, а также мой четырехтомник Леся Подервьянского, который я дал почитать взводному Сане.

Несколько раз к нам на бригаду заезжал замполит, который осенью вез меня в госпиталь. В первый раз он привез мою посылку из Волновахи и поинтересовался, как мое здоровье.

Во второй раз отчитал меня за то, что я одет не по форме — мол, приедут журналисты, а тут стадо бомжей, а не солдат.

Надо заметить, что необходимость по многу раз в день протискиваться по слякотной траншее в блиндаж и из блиндажа кого угодно сделает похожим на бомжа, независимо от наличия формы. И коллегам-журналистам я охотно мог бы это объяснить и продемонстрировать.

В третий раз замполит прошел мимо меня, остановился, оглянулся и сказал:

— Что это у вас вид больно интеллигентный. Вы кто по профессии – механик?
— Журналист.
— Вот оно что! Статьи здесь пишете?
— Нет.
— Почему же?
— Не до того, — ответил я и пошел греть чайник, чтобы товарищи офицеры могли обсудить боевые планы в уютной обстановке.

Изредка у нас случалась стрелкотня. Противник подходил к самой Старомарьевке и через головы местных поливал нас свинцом. Мы отвечали. Как-то во время такой стрелкотни, когда приказа использовать БМП не было, офицер отправил нас с мехводом Олегом на всякий случай прикрыть двор бригады с тыла. Мы устроились в выемках бетонных блоков и высматривали, не лезет ли невесть откуда сепарская ДРГ. Довысматривались — в тридцати метрах от нас взвился черный смерчик. Только успели мы с Олегом плюхнуться наземь, как началось…

Чем хорош минометный обстрел? Тем, что у тебя между взрывами есть 10-30 секунд, чтобы добежать до укрытия. Но это был не просто миномет, это работал «Василек». Эта пакость посылает 4 мины одну за другой, и тут же, перезарядившись, еще 4. И еще… Хорошо, что мины падали чуть выше нас по склону, и осколки нас не задели.

И вот ты вжимаешься в снег и бетон, слушаешь, как нарастает очередное «уууууууу…», краем глаза видишь, как с грохотом взметаются разрывы, гадаешь, как близко упадет следующая мина, и вдруг понимаешь, что больше не гудит, что можно встать и уйти. Что у тебя всё в порядке. Потом будет дрожь в пальцах и коленях, и нервный смех, и куча других дел, которые заставят тебя не думать об этом эпизоде. Но это был первый раз, когда обстрел застал нас в открытом поле, без какого бы то ни было укрытия. Ощущение — не из приятных.

Как-то командир нашего ВОП, назовем его для разнообразия «позывной Рубин», вернулся из штаба затемно через полчаса после начала обстрела и погнал танк и мою БМП обстреливать вражеский блокпост через головы передовых позиций и через Старомарьевку. Оно бы ничего, да только ночь была такая темная и ненастная, что не то что блокпоста — линии горизонта было не разглядеть. Поэтому к приказу мы отнеслись с пониманием — танк не завелся, а БМП моя завелась, выехала, но пушку заклинило. Правда, неисправность потом обнаружить не смогли — видимо, сама расклинилась.

А «Рубин» этой ночью, когда всё утихло и бойцы улеглись спать, в целях проверки боеспособности личного состава бросил за окошко гранату. Но после муторного вечера всем было уже фиолетово.

Стоило умолкнуть грохоту ДШК и разрывам АГС, как по нашему двору в вечерней темноте разносилось жалобное уханье совы. Этого сычика я углядел еще осенью, в прицел своей пушки, когда выверял сетку по линии крыши ангара. Сычик сидел под шифером и таращился на нашу бронетехнику. Думалось, что он не вынесет минометных и артиллерийских обстрелов, отправится искать другое пристанище. Но нет, сычик все еще был здесь — скрытный, он выдавал себя только скорбным протяжным уханьем, словно оплакивал те далекие времена, когда на Донбассе еще было тихо и спокойно.

После очередного минометного обстрела было принято решение выкопать второй блиндаж — в первом помещались с трудом, да и интенсивность обстрелов требовала не просто укрытия, а полноценного подземного обиталища для всех бойцов опорного пункта.

И вовремя. Извините за самоповтор, но не успели мы до конца накрыть блиндаж, как нашу «тракторную бригаду» подвергли мощному обстрелу. Работали уже не минометы из-под Новой Марьевки, а САУ из-под Григоровки, с правого фланга, и это было куда хуже.

Снаряды рвались в нашем дворе, сокрушая конструкции и строения, со стенок блиндажа сыпалась земля, а из прохода врывалась к нам взрывная волна. Мы уже не молчали тягостно, ожидая прилетов, а оживленно беседовали. Запомнился яростный спич одного солдата:

— А еще вот Верховную Раду запереть и всем депутатам прямо там повестки выдать! Пусть на фронте хоть месяц, да хоть неделю побудут! Хоть один здесь был? Я бы такому депутату руку пожал!

В блиндаже было темно, и он не видел моей ехидной улыбки.

Вместе с нами в блиндаже сидел снайпер. Он прибыл к нам несколько дней назад. Днем был как все, а ночью выходил на лёжку — высматривал цель. Безрезультатно, поскольку в пределах досягаемости СВД противник, как правило, здесь не появляется.

Снайпер вышел из блиндажа весь черный. Когда за ним пришла машина, вскочил в нее и умчался, оставив вещмешок и винтовку с оптикой.

В медчасти заговорили о «контузии». Позже медик сказал, что снайпер отказывается возвращаться, не хочет выходить из блиндажа. «Будем что-то решать», — очень серьезно добавил медик.

Обстрел — это очень страшно. Не каждому дано смеяться и шутить, когда каждый снаряд может стать последним. Выходить из блиндажа и методично разбирать руины, приспосабливая обломки для того, чтобы обустроить быт и безопасность. Продолжать жить и служить, зная, что этот кошмар может повториться в любой момент.

Не все выдерживают. Контузия души страхом — штука тяжелая. Я не готов осуждать тех, кто не выдержал. И если бы вдруг мне взбрело в голову молиться, я бы для себя просил одного: силы в очередной раз выйти из блиндажа и приступить к разбору завалов.

Ну и, конечно, успеть забежать в блиндаж до первого разрыва.

В тот раз никто не пострадал, кроме «Рубина», который стоял в проходе недостроенного блиндажа и поймал осколок в плечо — снаряд попал в «кукушку» — элеваторную вышку, с которой мы иногда вели наблюдение за окрестностями.

Другой снаряд разнес в клочья каптерку вместе с телевизором, вещами и харчами. Жалко было яиц — волонтеры навезли нам в «тракторную бригаду» всякой снеди, в том числе ведра квашеной капусты, несколько лотков куриных яиц и ящик апельсинов. Апельсины мы успели съесть до обстрелов. Любимая женщина с посылкой передала кулек фиников и банку маринованного имбиря. Мужички-работяги и селяне из сел и райцентров центральной и западной Украины именно на этой войне впервые попробовали эти лакомства. Крайне интересно было наблюдать за реакцией: что-то незнакомое, странный вкус, к которому нужно привыкнуть. Любопытство, подозрение, недоверие… Имбирь не пошел — нежный «конфетный» аромат обманывает, и в результате во рту пожар. Горчица в этом смысле как-то честнее, семечки привычнее, конфеты — роднее.

Итак, мы вышли из блиндажа и приступили к разбору завалов. Вытаскивали из-под кирпичей и досок перемазанные разбитыми яйцами рюкзаки и бушлаты. Перевернули холодильник — и из-под него выползла наша любимица — кошка Трёхмастная. Осенью, во время первого обстрела, когда контузило пса Патрона, она цинично сидела в каптерке и жрала кильки. В этот раз ей повезло меньше — от контузии она отходила долго, но таки поправилась.

Через день обстрел повторился. Один снаряд влетел в открытые ворота ангара и взорвался прямо под гусеницей БМП. На следующий день мужики полдня возились — меняли поврежденный трак. Справились, обули «бэху».

А еще через день был третий обстрел. Грохнуло так, как ни разу до того. И сразу после — долгая серия разрывов потише.

— Это ж «бэха» горит, мужики! — понял кто-то.

Снаряд влетел в те же ворота и попал в ту же БМП, что и в прошлый раз, только теперь более точно. Сдетонировал боекомплект и четыреста литров солярки. Взрывом выдавило стены ангара — осталась стоять лишь крыша на бетонных опорах. Под ней догорала «бэха». Сорванная башня валялась рядом. Мою бэху в том же ангаре привалило обвалившимся краем крыши. Двор был затянут серым дымом.

«Зато теперь из нашего двора Гранитное видно», — подумал я, снимая на видео разрушения.

После этого нас на некоторое время оставили в покое. А через неделю меня неожиданно отпустили в десятидневный отпуск.

Вез меня Руслан Азимов. Однофамилец известного фантаста книг не писал. Он крутил баранку, гоняя раздолбанную «таблетку» из Гранитного в Волноваху. В «таблетке» он возил кого угодно — командиров, дембелей, новобранцев, отпускников. Коренастый, круглолицый, в неизменной вязаной тюбетейке, он запоминался даже не характерной азиатской внешностью, а харизмой, обаянием и напором.

Хитрован, Руслан отличался удивительной способностью решать вопросы. Он искренне считал, что армия должна помогать солдату решать его проблемы, раз уж солдат рискует жизнью, решая проблемы государства. Поэтому сержант Азимов без стеснения входил к любому командиру — вплоть до замкомбрига — и вежливо начинал решать. Если офицер ерепенился — Руслан начинал его воспитывать. Если следовал скандал — Азимов хлопал дверью и находил другого офицера, который не только решал вопрос, но и мирил сержанта с разъяренным начальством. Дело кончалось рукопожатием.

В другой раз Азимова уже узнавали и старались не ссориться. Помочь солдату выбить справку, организовать отпуск, отправить или получить посылку — все это делал Руслан, мягко и вместе с тем напористо убеждая командование: «Так нельзя с солдатами, вы же офицеры, как вам не стыдно, да?!» — с замечательным таджикским акцентом.

Руслан отвез меня в Волноваху и помог разыскать в бригаде ответственных офицеров, которых без него я бы ждал еще три дня, чтобы оформить отпуск. Но перед тем он свозил меня, закисшего по зимним блиндажам, в сауну, где мы отпарились, поели солянки с отбивной и выпили за победу по бутылке безалкогольного пива. «Ты не беспокойся, Жека, мы всё успеем, да?!» И мы действительно всё успели. «Ты только не проебись, Жека! — сказал он мне на прощание. — Я за тебя мазу тянул, так что вернись, да!?»

Я вернулся и поставил ему бутылку хорошего коньяка. А Руслан при встрече раскрывал для меня объятия, как для лучшего друга.

Коньяк он ценил, но при этом никто никогда не видел Руслана пьяным. Алкоголиков он ненавидел лютой ненавистью и расправлялся с пойманными «аватарами» беспощадно. «Аватар хуже сепара, — говорил он, — те прямые враги, а аватар в любой момент подведет, подставит, предаст!»

Подонок, ранним утром простреливший Руслану ногу, а потом выпустивший очередь в грудь уже упавшего, говорят, был как раз из «аватаров». У Азимова в Киеве осталось четверо детей. Но это случится в конце апреля. А пока была только середина февраля 2015 года, и я снова ехал домой.

Продолжение следует

Поддержать редакцию:

• Гривневый счёт «ПриватБанк»: 5168 7422 0198 6621, Кутний С.
• Для заграничных доноров: перевод через skrill.com на счёт [email protected]
• Bitcoin: 1D7dnTh5v7FzToVTjb9nyF4c4s41FoHcsz
• Etherium: 0xacC5418d564CF3A5E8793A445B281B5e3476c3f0
• Dash: XtiKPjGeMPf9d1Gw99JY23czRYqBDN4Q69
• Litecoin: LNZickqsM27JJkk7LNvr2HPMdpmd1noFxS